Он ждал взрыва, но его не было. Иногда ему казалось, что он слышит отдаленные гулы, чувствует, как начинают трепетать синие обои с цветочками. Но гулы отступали, обои переставали трепетать, и лист оставался ослепительно белым. По нему скользила тень от пушистого беличьего хвоста.
Он прислушивался к себе, стараясь настроить свой ум, свое сердце, свой ищущий слух на таинственную волну, по которой в его жизнь вплескивалось несуществующее будущее, пугало лязгом военных колонн, мучило видом окровавленных тел, пленяло зрелищем невиданной красоты пейзажей.
Волна не являлась, пугающий и опасный звук не возникал, и это не радовало его, а тревожило. Говорило о каком-то сбое и несовпадении. Так в радиоприемнике при слабых поворотах настройки, среди бесчисленных голосов, обрывков музыки, тресков и шелестящих разрядов вдруг начинает звучать долгожданный голос, упоительная ария. Но пальцы сбивают настройку, звук пропадает, и его уже не поймать, он тонет навсегда среди чужеродных речей и мелодий, как бы тонко и бережно ты ни вращал регулятор.
Так и сейчас, прошлое, входившее в загадочный резонанс с настоящим, умолкло, утонуло бесследно в разноголосице чувств и мыслей. Он сидел в ночи, ожидая загадочного и мучительного вдохновения, но оно не приходило.
Он улегся спать, выключил свет. Ночью ему снились страшные зубастые зайцы, отвратительные плешивые мыши. Они набрасывались на Мальвину, сдирали с нее платье, но под платьем не было щуплого с худыми ключицами тела – лишь целлулоид, с сочленением целлулоидных рук и ног. И этот целлулоид был проломлен ударом топора.
В снегах, в сияющих полях, в пылающих синевой лесах все ярче разгоралось светило. Духи света летели на землю, и мир преображался под этими светоносными силами. Леса стояли синие, теплые, сбросив с хвойных лап наледи и снежные комья. В полях ослепительно блестели оплавленные солнцем пространства, похожие на зеркала. Суздальцев выходил в утренние поля и, восхищенный, смотрел, как мчатся в небесах потоки света, как бесчисленные лучи погружаются в снеговые хрусталики, превращаются в крохотные драгоценные радуги. В отпечатках лисьих лап мерцает лучистое зеркальце, и, кажется, лиса пробежала, не касаясь земли, роняя с лап капли дивного света. Он шел в своих лыжах по полю, закрыв глаза, неся в них красный жар своей молодой, пропитанной светом крови. Приоткрывал глаза, и в них появлялись косматые лучистые спектры, радужные кресты, разноцветные бабочки. Он шел через снежное поле, и перед ним летала, плескала крыльями огромная перламутровая бабочка.