— Я прекрасно понял вас с первого раза, сэр.
— Я должен сейчас же войти в дом. Пропустите.
— Только если покажете ордер.
Мы бы пререкались дольше, если бы в доме не закричала женщина. Этого было достаточно, чтобы мы с Эйзенхартом одновременно метнулись наверх. Все это время я удивлялся, как леди Эвелин еще не вышла на шум сама. Теперь я знал, почему. Мы нашли ее в кабинете, леди Эвелин лежала на полу возле письменного стола.
— Она жива, — пульс под моими пальцами бился с пугающей частотой. Я осторожно похлопал ее по щекам. — Эвелин! Очнитесь!
Веки дрогнули, лицо исказила боль.
— Доктор, — сфокусировала она взгляд на мне.
— Помоги перенести ее на диван, — потребовал я у Эйзенхарта.
— Нужно вызвать врача!
Я обернулся: девушка, чей крик мы услышали, стояла в дверях, испуганно прижав руки к груди.
— Вызывайте. Только скажите, чтобы поторапливался: иначе, боюсь, он может не успеть.
С дивана донесся смешок.
— Вы всех так утешаете, доктор? — слабо прошептала леди Эвелин.
— Все будет хорошо, — пообещал я, подходя к ней.
Мне не нравилось, что я видел. Пульс под сто пятьдесят. Редкое, затрудненное дыхание. Серое от бледности лицо. Расширенные зрачки. Судороги. Острая боль в желудке. Рвота. Это было отравление — но что именно его вызвало?
Я обратил внимание на кофейный столик, стоявший чуть поодаль. Похоже, чаепитие закончилось совсем недавно, слуги даже не успели убрать посуду: тарелку с морковно-яблочным кексом, две чашки, одну из которых украшал отпечаток бледно-розовой губной помады… Повинуясь инстинкту, я схватил вторую, к счастью, в ней еще оставался чай.
— Что там? — напряженно спросил Эйзенхарт, наблюдавший, как я допиваю отраву.
— Цикута.
Причем концентрации неизвестная мне дама не пожалела.
Эйзенхарт побледнел:
— "В моей смерти будешь виноват ты", — пробормотал он.
— Понадобится промывание желудка, — я обратился к дворецкому, — Велите подогреть воду. Много воды. Принесите порошок активированного угля или хотя бы угольные бисквиты. Заварите крепкий кофе. Если в доме есть барбитуратовое успокоительное, принесите и его на всякий случай.
Мои указания не нашли отклика, пока леди Эвелин не подозвала девушку к себе:
— Дора… — никто из нас не слышал, что она прошептала, но блондинка кивнула и бросилась прочь из комнаты, выталкивая вслед за собой и дворецкого.
Через минуту она вернулась и протянула мне шкатулку с лекарствами. На пожелтевших от времени картонных упаковках стояла храмовая печать — первое время после воскрешения людей, как правило, мучали ужасные кошмары, и потому Дрозды не скупились на рецепты на снотворное. Похоже, кому-то из родственников леди Эвелин не повезло умереть не своей смертью и быть возвращенным в наш мир, но сейчас было не время об этом думать.