– Ну да, – сказал Ясь, – но что теперь делать с этими трупами? Ведь это же не один и не два, а целых восемь.
– Их надо похоронить, – сказала моя мама. – И я даже знаю как.
То, что она при этом бросила на меня выразительный взгляд, было излишне, я и без этого сразу смекнул, куда она клонит, но я замотал головой и сказал, что ни за какие коврижки не пойду к пану Кнофлику, потому что после того, как он спятил, с ним трудно объясняться. Но Зельман заломил руки и с такой мольбой посмотрел в мои глаза, а пани Зельманова пообещала большого фаршированного карпа и луковый пляцек, чтобы только я пошел, и я скрепя сердце согласился.
– Орик, – сказал Зельман, провожая меня за дверь, – скажи ему, что я рассчитаюсь цьмагой[100]. Я ведь столько не выпью, сколько в дом притащил.
Каково же было мое удивление, когда я застал пана Кнофлика в хорошем настроении, в отутюженном костюме, гладко причесанным и выбритым, завидев меня, он тут же двинулся навстречу с распростертыми руками и обнял меня:
– Прокристепана! Сакра-кумакра! Кого я вижу! Тебя, камераде, мне послали шестикрылые херувимы. Знакомься, это моя жена Ленка, – и потянул в глубь комнаты, где у украшенного розами гроба возилась тучная блондинка с пышной грудью и не менее пышным животом. – Видишь? Видишь? – гладил он жену по животику. – Наконец-то у меня будет Иржик или Власта.
Его радость можно было понять, ведь покойная Власта не могла иметь детей, а теперь пан Кнофлик как на свет народился. А в глубине комнаты самозабвенно шуршал рубанком пан Боучек и что-то напевал себе под нос, я помахал ему рукой, но это было все равно, что махать дубам при дороге.
– Как хорошо, что ты пришел, мне тебя не хватает, – тараторил пан Кнофлик, – твоего эстетического отношения к делу, твоего поэтического дара, с которым ты подходил к каждому покойнику. Можешь хоть сейчас приниматься за работу. Есть для тебя эксклюзив: великолепный, сексуальный, свежайший труп оперной певицы с ангельским голосом, которая выглядит так, что, кажется, вот-вот и запоет арию Аиды. А почему? Почему она так прекрасно выглядит? Потому что была умной и предусмотрительной и не повесилась, не утопилась, не выбросилась из окна, не отравилась какой-нибудь гадостью, которая исказила бы ее нежные черты, а влезла в теплую ванну в отеле «Жорж» и аккуратно вскрыла себе вены на руках. Это я называю наивысшим признаком благородства и эстетики! Как сказал поэт, красота спасет мир.
Я с трудом остановил безудержный поток болтовни пана Кнофлика, сообщив ему о тех восьми покойниках, которые свалились нам вдруг на голову…