Бог в помочь, сироты, не опасайсь! — ухмыльнулсй Гордей.— Как живете-можете? Крестьяне молчали, пришлых людей они видели редко, только когда изредка наезжали в Коломну на торжище, к ним же и вовсе никто никогда не заявлялся, разве лишь богомольцы-странники, да и то раз-другой в году. А тут сразу двадцать душ чужаков, да еще вооруженных. Атаман рассеял все их опасения: Слышь, сироты, хотим обменять кой-чего с наших припасов на корм, а то без хлеба оголодали. Крестьяне воспрянули духом, заулыбались. Бабы стали выносить из изб ржаные хлебы, испеченные на кислом квасе, глиняные бутылки с льняным маслом, молоко. В обмен ватажники отдавали им ткани, бусы, серьги.
Тем временем стемнело, небо со всех сторон окрасилось в багрово-коричневый цвет, звезды с трудом пробивались в зловещем мареве. Который день уже так! — недоуменно пожал плечами старый крестьянин, показывая на зарево.— А что оно значит, ума не приложим. Чай, далече от нас и до Коломны и до Серпухова. Ему никто не ответил. Лесовики, расположившись вокруг костра, жадно хлебали сдобренную льняным маслом овсяную кашу, заедая ее хлебом. На огне, издавая пряный запах, жарились большие куски кабаньего мяса; сало, стекая на раскаленные угли, с шипеньем и треском разбрызгивалось в стороны.
Наконец атаман перестал есть, хмуро сдвинув к переносице густые, лохматые брови, бросил: То поганые идут, палят русскую землю нашу, Серпухов уже захватили! Миг-другой крестьяне в оцепенении молчали, потом испуганно заголосили бабы, заплакала ребятня. Мужики, словно по команде, вскочили на ноги, обступили Гордея.
Коли правда сие, что же нам делать?
Уходите в лес, сироты, да подальше, чтоб ордынцы не нашли.
В тот день вышли позже обычного. Было еще темно, может, из-за непогоды, а может, потому, что дни становились все короче. Шел дождь, лесовики, ругаясь вполголоса, поплотнее кутались в свою одежду. Даже Митрошка не балагурил и не приставал к простоватому Митьке. Прошли совсем немного, когда впереди потянуло гарью. Ватага остановилась.
Ивашко, а ну поглянь, что там! — кликнул Гордей кашевара, и тот исчез в едва начавшей редеть темноте. Вскоре он вернулся, перепуганный, взволнованный.
Сидит мужик, по рукам и ногам связан...— Ванька- кашевар перевел дух и, оглядев лесовиков расширенными от страха глазами, добавил заикаясь: — А стережет его... ведьма!
Гордей громко выругался, встревоженно спросил:
Больше никого?
Никого! — Ванька нахмурился.— Даже собак, должно, перебили.
Ватажники переглянулись.
Идем, посмотрим на твою ведьму,— решительно сказал атаман, поправляя меч на поясе.