В главе «Безенчук и „нимфы“» был эпизод с переписчиком Сапежниковым, сослуживцем Ипполита Матвеевича по загсу. Во время обычного получасового перерыва на завтрак Сапежников непременно начинал всем уже досконально известный цикл охотничьих рассказов, смысл которых сводился к тому, что на охоте не только приятно, но и необходимо пить водку. История Сапежникова есть в рукописи романа, исчезает в «30 днях», снова появляется в первом издании книги и окончательно исключается во всех последующих. Писатели вычеркнули ее из романа, найдя юмор легковесным. Это был тот «комический орнамент», от которого Ильф и Петров решительно отказывались, по мере того как возрастала их требовательность к своему творчеству. По тем же мотивам из главы «Алфавит „Зеркало жизни“» во втором издании была снята история 102-летней бабушки архивариуса Коробейникова, исключенная при публикации романа в журнале и восстановленная по рукописи в первом издании книги. Понадеявшись обогатиться «за счет госстраха», Варфоломеич застраховал бабушку на крупную сумму, а она умерла в тот самый год, когда Варфоломеич, отчаявшись, перестал платить за нее взносы.
Начиная со второго издания романа, из главы «Автор „Гаврилиады“» исключается история несчастной любви голубоглазой девушки Клотильды и халтурщика скульптора Васи. Снимается и следовавшая за этим рассказом глава «Могучая ручка. Золотоискатели». В ней говорилось о том, как Никифор Ляпис, услышав от Персицкого рассказ о «сект€ похитителей стульев», немедленно принялся сочинять с двумя другими халтурщиками оперу «Луч смерти» – о таинственном изобретении, чертежи которого запрятаны в стулья. В опере по ходу действия должны были появляться «фашисты, самогонщики, капелланы, солдаты, мажордомы, техники, сицилийцы, лаборанты, тень тов. Митина (изобретателя луча смерти. – Б. Г.), пионеры и др.». Не в пример предыдущим эти эпизоды остросатиричны. Они были в рукописи, в журнале и в первом издании книги. Почему же в таком случае они не выдержали строгой проверки при подготовке второго издания романа? По-видимому, писатели нашли, что рассказы о невежественных халтурщиках заняли много места в «Двенадцати стульях» и порой начали даже повторять друг друга.
Описание рабочего дня сотрудников газеты «Станок» (глава «Курочка и тихоокеанский петушок») со второго издания печатается без сцены мистификации редакционного фотографа. Осталась только фраза: «Репортер Персицкий деятельно готовился к двухсотлетнему юбилею великого математика Исаака Ньютона». Вслед за этим в рукописи, в журнальном варианте и в первом отдельном издании романа следовал рассказ, как весельчак Персицкий с серьезным видом поручал фотографу заснять Ньютона: «И, пожалуйста, не за работой. Все у вас сидят за столом и читают бумажки. На ходу снимайте. Или в кругу семьи». На что обидчивый фотограф отвечал: «Когда мне дадут заграничные пластинки, тогда и на ходу буду снимать». Однако эта сцена ослабляла комический эффект другой сцены, в которой Персицкий высмеивает Никифора Ляписа. Один и тот же прием «работал» дважды. Вероятно, поэтому проходной для романа эпизод с невежественным фотографом писатели сняли.