— Ему уже ничем не помочь.
— Как и всем остальным, верно я говорю?
Волленштейн не удостоил его ответом. Тогда Кирн бесцеремонно толкнул его в сторону и направился вниз по лестнице, где через дверь кухни вышел на свежий воздух. К тому моменту, когда он дошел до «рено», он уже сумел подавить в себе раздражение. У Волленштейна полно секретов, и раздражаться по поводу каждого — лишь портить себе нервы.
Однако не успел он сесть в машину и потянуться к ключу зажигания, как утреннюю тишину нарушил хлопок выстрела. Кирн вздрогнул. Звук долетел из-за стен фермы и эхом прокатился среди тополей. Затем раздался второй выстрел, и Кирн ощутил, как гнев возвращается к нему. Людей не стреляют лишь потому, что у кого-то тиф.
— Nous sommes la pour vous secour, monsieur, — произнес Кирн вслух по-французски. Те самые слова, что он в самом начале сказал больному французу. — Мы здесь для того, чтобы вам помочь.
Кирн в сердцах сплюнул в отрытое окно машины. Помощь со стороны СС — это совсем не та помощь, которая нужна, подумал он и завел мотор.
Он отъехал на сотню метров, затем, выехав в открытые ворота, свернул с дороги в поле. Здесь он развернулся и снова направил машину в ворота.
Он успел выкурить всего одну сигарету из новой пачки, когда мимо него, поднимая за собой клубы пыли, прогромыхал грузовик. Кирн выждал с минуту, после чего вывел машину с поля на дорогу. Виляя по проселку, он пытался выдерживать расстояние сто-двести метров позади грузовика, пока наконец они не выехали на шоссе номер 13, трасса Кан — Шербур. Отсюда Волленштейн свернул на запад.
Кирн вел машину здоровой рукой. Раненой он пользовался лишь тогда, когда нужно было вытащить очередную сигарету из зеленой пачки, зажатой между ног. Он ехал позади грузовика, пропустив впереди себя несколько других машин. Чтобы не отстать, Кирн был вынужден едва ли не в пол вжимать педаль газа, и мотор его крохи «рено» натужно кряхтел всеми своими четырьмя цилиндрами. Для этой развалюхи шестьдесят километров — предел.
Герр Волленштейн был не просто лжец, а лжец никуда не годный. А ложь всегда предполагает какой-то секрет, это Кирн знал точно. Он же своим полицейским нутром ненавидел любые секреты.
Волленштейн солгал ему не только про тиф. Если то, от чего умирал Тардифф, это тиф, то он, Кирн, — Генрих Гиммлер. Волленштейн солгал ему абсолютно обо всем.
«Так что же это за секрет, — размышлял, крутя баранку, Кирн, — который Волленштейн скрывает от вермахта? Иметь секреты от французов — это одно. Лягушатникам доверия нет, даже коллаборационистам. Но секреты от своих, от немецкой армии, — это нечто другое. Если заболевание настолько опасно, то в поисках пропавших евреев местность должны прочесывать сотни эсэсовцев, а не горстка сотрудников крипо. Нет, что-то здесь явно не так».