Аннигиляция (Вандермеер) - страница 61

Из всех моих ответов именно «Завтрак» разозлил психолога больше всего. Я видела, как лицо ее напряглось, губы сжались, глаза похолодели. Но она сдержалась.

– У тебя было счастливое детство?

– Обычное, – ответила я.

Мать настолько невменяемая, что льет в хлопья апельсиновый сок вместо молока… Отец постоянно что-то нервно бормочет – и из-за этого вечно кажется в чем-то виноватым… Отдых на пляже в дешевом мотеле. Только выезжаем – мать в слезы: не хочет возвращаться к обыденной бедной жизни. Как будто мы от нее уезжали. Предчувствие беды наполняет машину

– Ты часто общаешься со своими родственниками?

– Общаюсь.

Открытка на день рождения. Мне уже двадцать, а сюсюкаются, как с пятилетней… Раз в пару лет в гости. Дедушка – улыбчивый, с пожелтевшими ногтями и медвежьим басом. Бабушка постоянно читает лекции о пользе религии и бережливости… Как же их звали?

– Как ты чувствуешь себя в составе команды?

– Хорошо. Я часто работала с командой.

«С командой» значит: команда отдельно, я отдельно.

– Тебя снимали почти со всех полевых работ. Не расскажешь почему?

Она и сама знала почему, так что я снова пожала плечами и промолчала.

– Ты согласилась участвовать в экспедиции только из-за мужа? Насколько вы с ним были близки? Вы часто ссорились? Из-за чего? Почему ты не связалась с руководством, когда он вернулся домой?

Эти сеансы выводили психолога из себя (в профессиональном смысле): у нее не получалось завоевать мое доверие, выудить сведения личного характера и погрузиться в потаенные глубины души – словом, все то, чему ее учили. При этом ей нравились мои ответы, и я никак не могла взять в толк почему.

– Ты крайне самодостаточна, – сказала она как-то, и прозвучало это как похвала.

Только на второй день нашего похода от границы к базовому лагерю меня осенило: возможно, именно те качества, которые ей не нравились как специалисту, делали меня идеальным кандидатом в экспедицию.

Психолог сидела в тени стены, опершись на песчаный холмик. Ее всю перекорежило, одна нога выброшена в сторону, другая погребена под телом. Вокруг никого не было. Судя по ее состоянию и внешнему виду, она спрыгнула – или ее столкнули – с вершины маяка. Возможно, еще и ударилась о стену при падении. Все то время, пока я методично листала журналы, она лежала здесь. Я никак не могла понять одного: почему она до сих пор не испустила дух.

Куртка и гимнастерка были в крови, но психолог дышала и смотрела на океан. В левой руке, неестественно выгнутой, она держала пистолет. Я осторожно забрала его и отбросила подальше. На всякий случай.