— Ах, ты ж старый хрыч! Ты опять за свое!
Игнат вздрогнул и натуральным образом подскочил на лавчонке. Также взвился и дед Ермолка, пряча за спиной пузатую бутыль.
Его жена, приземистая, крепкая бабка Агафья налетела, как ворон на добычу.
— Опять пьянствуешь да парню голову морочишь? — В ее руках взвился мокрый рушник и со звонким шлепком опустился на дедову лысину. — Вот я тебе покажу сейчас, как сивуху хлестать! — с каждым новым шлепком дед приседал, не выпуская, однако ж, бутыль из рук, а бабка Агафья повторяла размеренно и яростно:
— Вот тебе водица-огневица! Вот тебе сказочная птица! Вот тебе бес в ребро!
— Не надо, баб Агафья! Ну, хватит, а? — упросил Игнат, хотя его так и разбирал смех, глядя на ужимки старого пьянчуги. — Да мы просто разговаривали, чего уж там!
— Ты бы поменьше с хрычами старыми время проводил, — бабка Агафья, наконец, отобрала у деда бутылку и встала в позу победителя, уперев в бока крепкие кулаки. — Что ты ко всем пьяницам деревенским льнешь? Когда такие молодухи по домам сидят и только и ждут, пока их добрый молодец за околицу пригласит.
— У Кривцевых старшая-то так похорошела, — масляным голосом отозвался с лавки дед Ермолка.
— Молчи! — Агафья снова замахнулась рушником.
Игнат разулыбался.
— Да какой же я добрый молодец? Дурачок я.
— Был дурачок, да весь вышел, — отрезала Агафья. — Хотя, коли еще с пьяницами о ерунде речи вести будешь, то и совсем поглупеешь.
— Гонишь, бабуль?
Игнат не был обидчив от природы, и боевая Агафья нравилась ему. Чем-то она напоминала ему бабушку Стешу.
— Гоню, — подтвердила Агафья, сердито отбросила прилипшую на лоб прядь. — Я вон пирог испекла. В сенях остывает. Поди, возьми.
— Зачем же вы так? Расстарались для меня…
— Да не для тебя, дурень, — махнула рукой Агафья. — Ты, поди спасительницу свою так и не отблагодарил?
— Это кого же? — удивился Игнат. — Так я только намедни тете Раде плетень починил.
— Плете-ень, — передразнила бабка. — Все ж дурень ты, как есть дурень. А докторица-то? Марьяна Одинец? Ей ты что сделал?
— Ничего, — убитым голосом признался Игнат.
Совесть вдруг поднялась в нем приливной волной. Щеки налились румянцем.
"А ведь и правда, — сконфуженно подумал он. — Только спасибо и сказал… Только что ей это мое спасибо?"
— Вот красней теперь, красней, ирод, — беззлобно журила Агафья. — Стыдно, да?
Игнат только вздохнул тяжко. Принялся вставать с лавки.
— Вот я за тебя побеспокоилась, — более примирительным тоном сказала бабка. — Пирог возьми.
— Что ж… пойду я тогда, баба Агафья, — вздохнул Игнат. — Тебе за заботу спасибо.