Игнат попытался приоткрыть глаза. Ресницы были тяжелыми, склеенными налипшим на них снегом. Инеем подернулись и брови, и волосы, и пушок вокруг рта. Но холода Игнат не чувствовал — тело опоясывал изнуряющий жар.
— Погибнем, Марьян, — повторил Игнат. — Одни мы…
Он заморгал снова, утер лицо дрожащей ладонью. В полумраке фигура девушки казалась темной, неживой, мокрые пряди выбивались из-под шерстяного платка.
— Да что ты заладил! — прикрикнула на него Марьяна. — Не для того я рубаху на бинты извела, чтоб погибнуть! — она смахнула с лица налипшие волосы. — Не накликай лихо-то!
— Да что тут кликать. Когда вокруг такая круговерть. Не замерзнем, так волки придут.
— Волки по норам попрятались, — сердито ответила Марьяна. — Ничего. Выдюжим.
Она остановилась, повернувшись к бьющему ветру спиной. Буран закручивал вокруг пушистые вихри, словно обмахивал песцовым хвостом. Игнат уткнулся в ее плечо носом, вдохнул запах овчинного тулупа. Ноги казались сделанными из поролона, подгибались под весом тела, ставшего вдруг тяжелым и неповоротливым.
— Плохо все, — прохрипел Игнат. — С пути сбились
— Вот уж нет! — упрямо отозвалась Марьяна. — Сам говорил, зарубки к дороге выведут. А я только что их приметила. Да вот на той сосне!
Она мотнула головой, и отяжелевшая коса змеей обвила плечи. Игнат хотел проследить за ее жестом, но снежные хлопья назойливо лезли в глаза. Медленно переставляя ноги и увязая в снежных заносах, Игнат доковылял до ближайшей сосны, привалился плечом к ее шершавому боку.
— Плохо, Игнат? — рядом в мельтешащей пелене всплыло встревоженное лицо Марьяны.
— Не знаю, — пробормотал он. — Не чую…
"Боженька любит юродивых да страдальцев", — вспомнились слова бабки Стеши.
Наверное, Игнат тоже находился на каком-то особом счету у Всевышнего: когда лезвие ножа прочертило вдоль позвоночника первую борозду, Бог накрыл парнишку своей широкой ладонью, погрузив в милостивую тьму и беспамятство. Тогда Игнату привиделось, что он умер, а душа камнем рухнула вниз, сквозь толщи тектонических плит. И жидкое пламя плясало на его боках, обгладывая кожу и мышцы, полируя кости до того ослепительного, белого цвета, который всегда ассоциируется с зимой и смертью.
Потом Игнат очнулся и сквозь белесую мглу различил сгорбленную фигуру Марьяны — она сидела в сугробе подле него, и дрожащими пальцами разрывала рубаху на полосы.
— Где… навь? — первым делом спросил тогда Игнат. — Ушла ли?
Распухший язык с трудом ворочался во рту.
Услышав его голос, Марьяна вздрогнула, вскинула голову, и вдруг заревела — негромко, но надрывно, сглатывая слезы и первые, медленно падающие с неба снежинки. Плакала Марьяна недолго, бормотала что-то себе под нос, из чего Игнат мог понять только несколько слов вроде "слава Богу", "живой" и "прости". Проревевшись, Марьяна снова стала серьезной и сосредоточенной.