— Да, сэр, — признал я.
— А вы понимаете, что правильным курсом поведения было бы объяснить свои подозрения вашему командиру или же попросить его договориться о встрече со мной? Сделай вы так, я бы рассказал вам, что мистер Вейл прибыл на нашу базу из одной хорошо известной частной школы и что мы ему полностью доверяем. Вместо этого вы затеваете небольшое частное расследование, не имея на него никакого права. — Он вдруг очень внимательно взглянул на меня. — Кем вы были до армии?
— Журналистом, сэр.
Он посмотрел на адрес на телеграмме.
— «Глоб»?
— Так точно, сэр.
— А этот Трент — каково его положение в газете?
— Репортер по уголовным делам, сэр.
— Ясно. Ищущая сенсаций газета и падкий до сенсаций солдат. — Я ощутил неприятное чувство одиночества. — Я отношусь к этому делу весьма серьезно. — Голос его звучал холодно, отчужденно. — Ваши подозрения кажутся мне совершенно безосновательными. Кроме всего прочего, эта ваша связь с дружком-газетчиком могла бы иметь весьма нежелательные последствия. Мистер Вейл, хотя и урожденный британец, в течение ряда лет был лектором Берлинского университета. Поскольку он еврей, в 1934 году его вынудили уехать из Германии. Как я уже сказал, здесь на базе мы очень высокого мнения о нем. Если бы ваша телеграмма не была перехвачена, я легко могу себе представить, какую броскую статейку состряпал бы ваш друг. — Он резко встал. — Оставляю этого солдата на ваше усмотрение, мистер Огилви. Мои пожелания вам известны. Я не хочу, чтобы у меня на базе повторялось подобное.
Огилви тоже встал.
— Я позабочусь о том, чтобы этого больше не было, сер.
Я был в нерешительности. Но, когда командир направился к выходу, я сказал:
— Простите, сэр.
Он остановился, взявшись за ручку двери.
— Что там еще? — сказал он неприветливо.
— Во-первых, — заговорил я, — Трент никогда бы не воспользовался никакой полученной информацией без моего разрешения. Во-вторых, вступив в армию, я не лишился своего права гражданина предпринять любые шаги, которые считаю необходимыми, в интересах моей страны. Мои подозрения были безосновательными. Я это знал. О том, чтобы поднять этот вопрос на данной стадии у начальства, не могло быть и речи. Я пошел по единственно открытому мне пути, чтобы либо развеять эти подозрения, либо найти им подтверждение.
— Вы сослужили бы гораздо большую службу интересам своей страны, обратившись со своими подозрениями ко мне, а не в какую-то там газету. — Говорил он по-прежнему тихо, но голос у него дрожал от гнева.
Вероятно, продолжать с моей стороны было бы глупо, но я не удержался и сказал: