— Валяй, бабник.
Оставшись один, Илья чувствовал себя неудовлетворенным. Вроде все рассказал, но чувство переполненности осталось. Он вдруг поймал себя на мысли, что хочет позвонить Людмиле. Вот кто поймет его до конца, до донышка. Но это слишком жестоко. Она пока осталась в газете на время его отпуска, но твердо сказала, что будет искать себе другое место.
Илья сидел у окна за столом, глядел на дерево за окном, на вечернее небо сквозь листья. Он был счастлив и печален. Бутылка водки стояла перед ним. И он подумал: почему я так лелею в себе боязнь перед этой жидкостью? Я привык, что каждая выпивка превращается в запой, но кто сказал, что это неизбежно? Я сильный человек с сильной волей. Я просто разбаловал себя, вот и все. Если другие, тот же Борис Берков, могут остановиться, почему не могу я? Я все могу, особенно теперь, после…
После чего?
После Ольги.
С твердой уверенностью в себе, он достал из буфета стародавнюю стопку — граненый стаканчик, наполнил его и без боязни выпил. Взял книгу и стал читать, время от времени поглядывая на бутылку и похваливая себя: вот она стоит, а я — ничего. Хочу — выпью, не хочу — не буду. Значит, можно и выпить.
И он выпил еще стопку.
Ему стало хорошо, радужно. Он отложил книгу и смотрел в окно.
Стемнело. Илья достал свечу, зажег ее (как перед первой ночью с Ольгой). Мысли возникали удивительные, легкие, светлые, и тем они еще были хороши, что, свободно приходя, свободно и уходили, и Илья приятно удивлялся неисчерпаемости своих мыслительных запасов. А главное, он по-прежнему не чувствует зависимости! Он стал свободен! Захочет — выпьет, а захочет — остановится в любой момент. Значит, можно еще выпить.
И он выпил еще стопку.
…Через час, ничуть не пьяный, ровной и бодрой походкой Илья вышел на улицу и отправился к круглосуточному коммерческому ларьку. Водки там не оказалось, но зато он увидел портвейн своей юности — «777», «три семерки». И решил взять сразу три бутылки. В ларьке сидели две девушки, обе весьма миловидные, одна — продавщица, а вторая, тоненькая, маленькая и совсем молоденькая брюнеточка, наверное, ее подруга. Они пили пиво, курили и разговаривали о своих делах.
— Такой представительный мужчина, а такую гадость покупаете! — жеманно осудила брюнеточка.
— Это не гадость! — возразил Илья. — Конечно, обычно я пью мартини или виски, но сегодня я вспоминаю свою юность и решил пить то, что пил в юности.
— И с кем вы ее вспоминаете?
— Один! Юность — вещь неделимая. Воспоминания о ней — тоже.
Илья чувствовал интерес к себе, а ведь не скажешь, что он к такому интересу привык: не писаный красавец, не атлет, не богатей, на иностранной машине подъехавший. Видимо, после Ольги с ним что-то произошло, сыграла роль и его прическа, которая ему очень шла и очень его молодила, и то, что он, выходя из дому, почему-то надел тот костюм, в котором был у Ольги, хоть и без галстука, но с белой рубашкой.