— Мне это знакомо. Но зачем же так радикально? Я обещаю, что не буду давать тебе никаких поводов. Это увлечение. Это пройдет.
— Может быть. Но я хочу, чтобы прошло быстрее.
Он выпил еще и грустно смотрел в вечернее окно.
Да нет, даже не грустно, а как человек, с которым стряслась большая беда и который не знает, как с этой бедой справиться. Мне и жаль его стало, и тоже грустно.
— Решать тебе, — сказала я.
— Уже решил. Пока буду работать и искать место.
— Такого человека везде возьмут. Жаль, в зарплате потеряешь.
— Да уж. Ты платишь по-царски. Для семейного человека, сама понимаешь, это важно.
— Плачу не я, а наш хозяин.
— Без разницы.
И он, выпив еще (и совершенно при этом не захмелев!), поцеловав мне руку с необычайнейшей галантностью, ушел.
Меж тем подошла к концу предвыборная кампания, в ходе которой наша газета, естественно, почти вся была посвящена прославлению светлой личности Василия Натановича Мрелашвили.
Его программа, опубликованная нами (и для верности вдобавок висящая листовками на всех заборах), была такова, что на месте избирателей я бы за господина Мрелашвили не голосовала ни в коем случае: он обещал всем все и сразу. Это было такое явное и беспардонное вранье, что стыдно становилось.
— Кто вам текст составил? — спросила я его.
— А что? — насторожился он.
— Грубо. Коряво. Это антиреклама.
— Не беспокойтесь. Составляли люди, которые этим занимаются не первый день — и успешно. Вы разбираетесь в газетном деле, а они разбираются в политике. Они знают, как нужно говорить с народом. Впрочем, это и вам знать не помешало бы, — мимоходом кольнул меня хозяин.
И он оказался прав: его выбрали абсолютным большинством.
(Хотя, убейте меня, до сих пор не верю, что все было сделано чисто. То есть именно чисто сделали, но совсем в другом смысле. Иначе почему все, повторяю, все, кого я мимоходом спрашивала — из тех, кто голосовал по этому избирательному участку, — сказали мне, что они отдавали свои голоса за кого угодно, только не за директора ликероводочного завода со странной тройной национальностью!)
Итак, Мрелашвили стал депутатом, по этому поводу нам всем выдали премии.
А в один прекрасный день я, придя на работу, увидела, что в углу поставлен еще один стол и там сидит… кто бы вы думали? — Фофан! Фофан собственной персоной, да какой чинный! В костюме, с галстуком! Хотя даже издали было видно, что волосы у него по-прежнему сальные, и, проходя на расстоянии двух метров, можно было почувствовать, что потом от него, как всегда, воняет.
Он ехидно поздоровался со мной.
Я, не ответив, круто развернулась — и к Василию Натановичу.