Бросив на стол папку, он достал из стола газетную вырезку большого формата, положил ее передо мной:
— Изучайте пока.
А сам взялся названивать и говорить с кем-то невыносимо бодрым и веселым голосом.
Крупный заголовок: «О наркотических средствах и психотропных веществах. Федеральный закон».
Изучать я его, конечно, не могла. Почему-то сразу бросилось в глаза:
«Статья 51. Ликвидация юридического лица в связи с незаконным оборотом наркотических или психотропных средств».
Слово «ликвидация» будто ударило.
Туман застлал все.
А он все говорил и говорил, смеялся и смеялся.
Наконец угомонился.
— Изучили?
Я молча вернула ему вырезку.
Он аккуратно сложил ее и, откинувшись на спинке стула и глядя по-прежнему косо, сказал:
— Плохо дело!
— Что? Что?
— Да то! Много неприятностей у вашего сынка может быть. Если бы просто кололся! Есть свидетельства и о распространении, то есть продаже, и хранение как факт. За это и срок может светить!
— Вы что? Какой срок? Он же несовершеннолетний! И ваши женщины мне сказали…
— Это не женщины, а сотрудницы! — поправил фельдфебель. — Потом, вашему сыну уже шестнадцать, а с шестнадцати ответственность совсем другая. Несовершеннолетний! Для несовершеннолетних что, думаете, тюрем и колоний нет? Еще как есть! Или, думаете, он убил, ограбил — и гуляет, потому что несовершеннолетний?
— Нет, но откуда это все? Распространение, хранение! Где он мог их хранить?
— Да хоть в собственной куртке. Вы карманы его проверяете?
— Нет, конечно.
— «Конечно»! И зря, что конечно!
Я сдержала себя, сказала:
— Послушайте, я уверена, это случайность. Пожалуйста, вызовите его сюда, и он все расскажет. Всю правду. Он никогда не врет мне.
— Уже рассказал. И другие рассказали. Одна компания. И ваш там чуть ли не главный. И героин, и все прочее. И прекурсоры! — выделил он, явно гордясь тем, что знает такое мудреное слово.
— Мало ли что на человека можно свалить! Он тихий, абсолютно безобидный, вот на него и валят.
— Все вы так, родители, о своих детях думаете. А на деле: подонок на подонке!
И только тут кончилось мое терпение. Голосом, нажимом, интонацией первых же слов я заставила фельдфебеля смотреть не вкось, а на меня.
— Вам не кажется, что мы тратим время впустую? Вы не сказали мне ничего конкретного! На каком основании вы его задерживаете? В чем конкретно его подозревают или обвиняют? Где протокол допроса? Почему допрашивали без родителей? (Откуда-то я вспомнила, что так вроде бы положено.) Почему мне не разрешают его увидеть? И почему, наконец, вы говорите со мной так, будто я преступница?
Фельдфебель и впрямь перестал косить. Сам он, видимо, орать привык, но от других подобного отношения к себе, уважаемому, стерпеть не мог.