— В самом деле — где?
— Вы не подскажете?
Она взглянула на него, на его бесхитростную и радостную улыбку выздоровевшего человека.
С какой стати, подумала она, я решила, что он в меня влюблен? Он ведь ни словом не обмолвился! Да, поцеловал, но, как человек чуткий, интеллигентный, понял, что я не иду ему навстречу, и тут же отступил. Однако отношения сохранить, дружеские, приятельские, хочет. Почему бы и нет? Почему какие-то фантомы бродят в моей голове? И чего я боюсь? Даже если представить, что он опять начнет, грубо говоря, приставать, она всегда может это прекратить. В любой момент. Ведь себя она не боится? Нет. Она тоже хочет приятельских, дружеских отношений с этим человеком. Зачем же играть в какие-то игры и усложнять простое?
— Ладно уж, — сказала Ольга. — Раз уж вы так тоскуете по настоящему кофе…
— Очень тоскую.
…Они пили кофе, и он очень остроумно, в лицах и голосах, рассказывал о больничных нравах, о людях и эпизодах.
— Напишете статью об этом?
— Нет. Знаете, вообще хочу взять отпуск. Я боюсь собственного равнодушия, у меня депрессия, но однонаправленная, на журналистику. Я устал смотреть на все окружающее как на возможный материал для статьи, фельетона, заметки, обзора… Наверное, меня напугали эти гадкие люди.
— Вас можно напугать?
— Очень даже просто. Нет, серьезно. Я вдруг подумал, что рискую жизнью из-за пустяков. А жизнь мне нужна. Я ведь никогда ничем серьезным не болел. И больница навеяла всякие философские мысли. О жизни и смерти и прочую чепуху.
И он стал излагать вслух свои мысли. Она поддержала разговор, потому что тоже, конечно, думала на эту тему.
Ольга радовалась, что разговор у них именно дружеский, приятельский. Она думала, что, в идеале, только таких отношений и хочет с этим человеком, уважая его и чувствуя равное уважение к себе.
И даже когда разговор коснулся вещей конкретных, связанных с их семейной жизнью (у обоих разрушенной), он продолжал протекать в русле как бы теоретическом. Ольге хватало ума понять, что здесь нет какого-либо предательства и разглашения неприкосновенных семейных тайн, она знала, что существует странный, но почти непреодолимый закон человеческого общения: так женщина попутчику, с которым знакома двадцать минут, вдруг рассказывает о своем муже, с которым прожила двадцать лет, самые интимные и зачастую неприглядные подробности.
Правда, Ольга этих подробностей не касалась, говорила обтекаемо, да и он тоже, и она не могла не оценить его деликатности по отношению к бывшей жене, хотя никаких чувств к ней у Ильи, судя по всему, не осталось.