Ночью пассажирский пароход вышел из последнего шлюза на Волго-Донском канале и дал протяжный гудок. Начиналось Цимлянское море.
Берегов нового моря не было видно. Только огни бакенов раскачивались на взволнованной ветром воде, да на западе мигали зарницы. В их беглом блеске появлялись и гасли громады низких грозовых облаков.
Пассажиры собрались на палубе. Все напряженно смотрели на воду, освещенную пароходными огнями, будто это была таинственная, сказочная вода, а не обыкновенная донская, запруженная далеко на западе огромной плотиной.
Многим казалось, что и цвет и запах у этой воды совсем иные, особенные, хотя от нее, как всегда, чуть тянуло нефтью и цвет ее был ночной – черный, как тушь.
– Какая она, должно быть, прозрачная днем! – сказал молодой женский голос.
Очевидно, все согласились с этим, так как никто но возразил женщине. И только гораздо позже хрипловатый мужской голос неожиданно сказал:
– На Дону этой ночью окончательно зреют хлеба. Самое ответственное время.
– Откуда вы это взяли? – спросил тот же женский голос.
– Зарницы всегда играют, когда зреют хлеба, – ответил мужчина.
Женщина засмеялась:
– Вечно вы что-нибудь придумаете, Иван Петрович!
– Заметьте себе, – возразил мужской голос, – что я никогда ничего не придумываю. Считаю это излишним. Я, как вам известно, метеоролог и привык иметь дело с точными цифрами и явлениями.
– И напрасно не придумываете, – заметила женщина.
– Предоставляю это писателям и поэтам, – сердито сказал метеоролог.
Писатель Макаров, стоявший невдалеке, только поежился: «Да, с этим метеорологом, пожалуй, никак не споешься». А Макаров как раз собирался познакомиться с ним и поговорить об изменении климата в южных степях в связи с появлением нового Цимлянского моря.
– А я вот, наоборот, – проговорил чей-то спокойный голос, – считаю, что воображение помогает науке и развитию практической жизни.
Метеоролог не принял этого вызова из темноты и промолчал. Тогда спокойный голос сказал:
– Да вы же сами прекрасно знаете, что если бы не было человеческого воображения, если бы не было у нас способности представлять себе будущее, то не было бы никаких новых морей, лесов и каналов.
Метеоролог снова промолчал, а женщина сказала с досадой:
– И охота вам, Иван Петрович, изображать ходячую таблицу умножения!
– Ну, ладно! – согласился метеоролог. – Не будем сейчас спорить.
– Вот именно сейчас, – вмешался Макаров. Он не любил людей без полета, без воображения. Давно уже он заметил, что такие люди относятся с пренебрежением ко всему, что, по мнению Макарова, украшает жизнь, – к веселью, выдумке, шутке, поэзии, – и считают, что только точное знание и деловой расчет – ценности жизни.