Рука моего друга Элла Ноулза застряла в машине для сортировки
картофеля. Он потерял три пальца, прежде чем мистер Ноулз сумел остановить
взбесившийся агрегат. В тот день я был там и помню, как ремни машины вдруг
окрасились в красный цвет. Помню, как Эл кричал.
Мой отец (вместе с Терри, своим верным, пусть и не до конца
вникающим в суть дела помощником) довел до ума «Дорожную ракету» – Боже, как же
ревел ее мотор! – и доверил Дуэйну Робишо участвовать на ней, свежевыкрашенной,
с номером 19 на дверце, в Касл-Рокской гонке. Он перевернулся на первом же
круге первого заезда и угробил машину. Дуэйн не получил ни царапины.
"Наверное, акселератор заклинило", — идиотски ухмыляясь, сказал он.
Только он произнес “оселератор”, и отец ответил, что единственный осел в тот
момент сидел за рулем.
— Это будет тебе уроком: никому из Робишо не стоит доверять ничего
ценного, — сказала тогда мама, а отец засунул руки в карманы брюк так глубоко,
что стала видна резинка трусов. Возможно, он пытался удержать кулаки от
необдуманных действий.
Сын почтальона Ленни Макинтош потерял глаз, когда наклонился к
пустой жестянке из-под ананасов проверить, почему так долго не взрывается
положенная туда петарда.
Мой брат Конрад потерял голос.
Так что – нет, не все тогда было таким уж замечательным.
В то воскресенье, когда преподобный Джейкобс впервые встал за кафедру, в церковь
набилось больше прихожан, чем когда-либо собирали проникновенные, но
маловразумительные службы пузатого, седого, добродушного мистера Латура. В День
матери, который он называл Материнским воскресеньем, в глазах Латура неизменно
стояли слезы: об этих подробностях мне рассказала мама, сам я мистера Латура
почти не помню. Вместо пары десятков людей собралось вчетверо больше. У меня
мурашки побежали по коже, когда их голоса во время Славословия взмыли вверх:
«Славьте Господа, что шлет нам благословление, славьте его, мирские создания».
Миссис Джейкобс аккомпанировала на органе, и ее светлые волосы, подвязанные
простой черной лентой, переливались всевозможными цветами в лучах падающего
сквозь единственный церковный витраж света.
Когда после службы мы всей семьей возвращались домой, поднимая
парадной воскресной обувью облачка пыли, я оказался позади родителей и услышал,
как мама выражает свое удовлетворение службой. И облегчение.
— Все-таки он такой молодой… Я боялась, что он начнет говорить о
гражданских правах или отмене призыва, — сказала она. – А вместо этого мы
услышали очень поучительную библейскую проповедь. Думаю, люди будут ходить в
церковь. Как считаешь?