— Что вы делаете? — завопила миссис Паркер. — Помогите ей!
Помогите этой женщине!
Фернальд, который служил в морской пехоте на Тихом океане и
всякого там навидался, не останавливаясь, крикнул через плечо:
— Ей и малышу конец. А Джордж, может, и выживет.
И он не ошибся. Пэтси умерла задолго до того, как из Касл-Рока
прибыла «скорая помощь», а Джордж-Одиночка Бартон дожил до восьмидесяти лет с
гаком. И больше ни разу не садился за руль автомашины.
Вы спросите: «А откуда тебе все это знать, Джейми Мортон? Тебе
было всего девять лет!»
Но я знаю.
В 1976-м у моей мамы, все еще относительно молодой женщины, диагностировали рак
яичников. Я тогда учился в университете Мэна, но во втором семестре второго
курса взял академический отпуск, чтобы оставаться с ней до конца. Хотя все дети
Мортонов уже выросли (Кон так вообще улетел за горизонт на Гавайи, где он
исследовал пульсары в обсерватории Мауна-Кеа), мы все приехали побыть с мамой и
поддержать убитого горем отца, от которого в таком состоянии пользы было
немного: он либо бесцельно бродил по дому, либо подолгу гулял в лесу.
Мама захотела провести свои последние дни дома, и мы по очереди
кормили ее, давали лекарства или просто сидели с ней. К тому времени от мамы
остались кожа да кости, а из-за болей она все время пребывала под действием
морфия. Вообще морфий – забавная штука. Он обрушивает стену — ту знаменитую
скрытность янки, — которая иначе оставалась бы непроницаемой. Однажды
февральским днем, где-то за неделю до смерти мамы, я дежурил у ее постели. За
окнами бушевала вьюга, и стоял жуткий холод. Северный ветер сотрясал дом и
завывал под свесами крыши, но внутри было тепло. Даже жарко. Как вы помните,
мой отец торговал топливом, и после того страшного года в середине
шестидесятых, когда ему грозило разорение, он не просто преуспел, но даже,
можно сказать, разбогател.
— Откинь одеяла, Терренс, — попросила мама. – Зачем мне так много?
Я вся горю.
— Я Джейми, мам. Терри в гараже с папой. – Я откинул единственное
одеяло, обнажив жутковато-веселенькую розовую ночнушку, в которой, казалось,
никого не было. Волосы у мамы (поседевшие еще до рака) почти все выпали; губы
отошли от зубов, от чего те казались слишком большими, чуть ли не лошадиными;
только ее глаза оставались прежними. Молодые глаза, в которых стоял скорбный
вопрос: «Что со мной происходит?»
— Джейми, Джейми, я так и сказала. Можно мне таблетку? Сегодня
что-то совсем плохо. Мне никогда еще не было так больно.
— Через пятнадцать минут, мам. — Вообще-то до следующей дозы было
еще два часа, но теперь-то какая уже разница? Клер как-то предложила дать ей
все и сразу, чем потрясла Энди, который, в отличие от остальных, остался верным
своему строгому религиозному воспитанию.