Мне даже в голову не приходило прикасаться к «Гибсону» Кона. Если
хотелось послушать музыку, я включал радио. Но талант — штука пугающая, и когда
приходит нужное время, он заявляет о себе: негромко, но твердо. Как и
определенные виды наркотиков, он приходит к тебе как друг… задолго до того, как
ты поймешь, что на самом деле это жестокий тиран. Я понял это в тот год, когда
мне исполнилось тринадцать.
Сначала одно, потом другое, а следом и все остальное.
Мои музыкальные способности были весьма скромными, но гораздо лучше, чем у Кона — или
любого другого члена семьи, если уж на то пошло. Они обнаружились однажды в
скучную субботу осенью 1969 года. Все — даже Клер, которая приехала из колледжа
на выходные, — в тот день отправились в Гейтс-Фоллз на футбольный матч. Кон
тогда играл в юниорской команде за «Гейтс-Фоллз Гейторс». Я остался дома,
потому что у меня скрутило живот — хотя и не так сильно, как я это изобразил.
Просто я не очень любил футбол и, кроме того, было похоже, что пойдет дождь.
Я немного попялился в телик, но там тоже показывали футбол —
причем по двум каналам. По третьему шел гольф, что было еще хуже. Старая
спальня Клер теперь принадлежала Конни, но в шкафу по-прежнему пылились ее
книги в мягкой обложке, и у меня возникла мысль взяться за Агату Кристи. Клер
говорила, что ее легко читать, а расследовать преступления вместе с мисс Марпл
или Эркюлем Пуаро было довольно интересно. Я зашел в комнату и увидел в углу
«Гибсон» Кона, вокруг которого в беспорядке валялись старые номера журнала
«Запевай!». Я посмотрел на давно забытую гитару, заткнутую в угол, и подумал:
«Интересно, получится ли у меня сыграть на ней «Вишенку»?»
Я помню этот момент так же ясно, как свой первый поцелуй, потому
что эта мысль была внезапной гостьей, не имевшей никакого отношения к тому, о
чем я думал, когда входил в комнату Кона. Могу поклясться в этом на стопке
Библий. Это даже не было похоже на мысль. Это было похоже на голос.
Я взял гитару и присел на кровать. Поначалу даже не касался струн
— просто размышлял о той песенке. Я знал, что на акустической гитаре Кона она
будет звучать здорово, потому что «Вишенка» построена на акустическом риффе
(хотя тогда я этого слова не знал). Я услышал ее в своей голове и поразился
тому, что видел переходы между аккордами так же четко, как их слышал. Я знал о
них все — кроме мест на гитарном грифе, где они прятались.
Я схватил первый попавшийся номер «Запевай!» и стал искать блюз —
любой блюз. Нашел «Твой кошелек обзавидуется», увидел, как строится ми-мажор
(«Все это говно начинается с ми-мажор», как сказал Гектор-Парикмахер Кону и
Ронни), и сыграл его. Аккорд прозвучал глуховато, но правильно. «Гибсон» был
отличным инструментом и, несмотря на то, что гитара долго стояла
заброшенной, она не расстроилась. Тремя пальцами левой руки я сильнее прижал
струны к грифу — было больно, но я не обращал на это внимания. Потому что
ми-мажор был то, что надо. Ми-мажор звучал божественно, потому что в точности
соответствовал тому, что я слышал в своей голове.