— Твоя мама не любит зеркал?
— Она убрала зеркала, когда арестовали папу. Не могла видеть собственною отражения. Ей казалось, что она в одночасье поседела и постарела лет на двадцать… Зато она развесила фотографии.
Портреты в больших и маленьких рамках, групповые фотографии, запечатленные на пленку сцены из балетных спектаклей… Ольга устала всматриваться в детали и наловчилась сразу же выхватывать одно лицо. Молодая, очень красивая женщина, одетая в чуть романтичном стиле пятидесятых годов. Она же — в пачке и пуантах, почти неотличимая в ряду других балерин…
— Леша, почему твоя мама танцевала в кордебалете? Почему она не стала солисткой — не хватило данных?
— Мне сложно судить, тем более, когда речь идет о матери… Понимаешь, Оля, моя мама умеет быть только ведомой, покорной, любимой, если хочешь. Она абсолютно не научилась проявляться по-настоящему, как личность. Она хорошо себя чувствует только в растворенном состоянии — в чьей-то жизни, в кордебалете. Она нигде не солистка.
— Ты… Осуждаешь ее?
— Нет, пытаюсь понять.
— Она очень любила твоего отца?
— Она так и не научилась без него жить. Не смогла. Живет только воспоминаниями. Но, по-моему, любовь — это когда двое равны, когда они дарят друг другу свои миры. А у мамы этого мира, наверное, и не было.
— А может быть, суть женского существования — именно разлиться в судьбе другого человека?
— Не знаю, Оля. Мне кажется, что тебе это вряд ли удалось бы. И мне очень нравится это твоя черта.
— Какая?
— Цельность натуры.
— Ты преувеличиваешь, — она рассмеялась.
— Оля, я люблю тебя…
Спелые каштаны глухо ударялись о застеленный мертвыми листьями асфальт. И Оле подумалось, что природа так преднамеренно устроила, чтобы хрупкие нежные плоды не разбивались. Темнело быстро и бесповоротно.
— Мы не будем включать свет, Оленька? Правда? — он перешел на шепот.
— Но я ведь еще не видела твоей комнаты…
— Ты увидишь ее утром.
Алексей взял Ольгу на руки и понес сквозь одному ему знакомое пространство в бархатную черноту дверного проема.
Кофе со специями… Экзотический, терпкий привкус. И дремоты как не бывало. Хотя ее и на самом деле «не бывало».
«Чужой дом, обжитый, согретый дыханием другой женщины. Та, первая, его создала. Я здесь пришелица», — мысли приходили невеселые, но Ольга была спокойна, как бывают спокойны изваяния, увенчавшие чью-то жизнь.
Когда-то муж сказал ей: «Знаешь, Оленька, пожалуй, я никогда не любил Аннушку. Теперь, когда ты рядом, я понимаю это со всей очевидностью… Но если бы она не ушла в мир иной, я не смог бы ее оставить».