Та женщина была разлита в его жизни. Она дополняла мужа и могла существовать только в единстве с ним. В их общем доме, ей, Ольге, никогда не будет уютно. Она чувствовала себя чужеродной, как модерновая пристройка к готическому собору.
«Он совсем не изменился… Если не принимать во внимание чуть поседевшие виски. И глаза, вроде бы, стали грустнее. Боже мой, Маши до сих пор нет. Не случилось бы чего? Впрочем, что может случиться, если она сейчас с ним… Она сейчас с ним…».
От этих мыслей Ольге вдруг захотелось заплакать, завыть по-бабьи, заломить руки. Но почему ей не безразлична его жизнь? Могла же она не вспоминать о Захарове все эти годы?
С ужасом Ольга осознавала, что все эти годы она ни на день не забывала о нем, что вся ее дальнейшая жизнь напоминала только лишь мелкую рябь на поверхности океана, в то время как глубины были заполнены течением той далекой и единственной любви.
«Один мрак глубже другого в глубоком море», — вдруг пришла на память строчка из корана.
Сигарета погасла. Ольга налила еще кофе из маленькой турецкой кастрюльки. Кофе уже успел остыть.
«Кто сгорел, того не подожжешь… Что это со мной? Не брежу ли я? Он сейчас с ней. Я ненавижу его, ненавижу… Он снова предал меня. Еще раз».
Старый каштан стучался в окно, совсем, как ребенок, — кулачками. Чуть покачивался уличный фонарь, вздрагивали тени на стенах, пробегали по потолку и навсегда уносились прочь отсветы фар редких машин.
— Тебе не холодно?.. Без свитера…
— Нет, но ты обними меня.
Он обнимал ее, прижимал к себе, и от его кожи исходил родной терпкий запах. Ольга ощущала себя прирученным зверьком, которому безумно хочется лизнуть родинку на плече укротителя.
Его рука прикоснулась к ее груди и Ольга почувствовала страстную нежность, исходившую от этих пальцев. Он не торопился, ласкал ее так осторожно, словно боялся испугать. И она впервые ощущала так близко другое тело.
Ольга закрыла глаза, и мир погрузился в ошеломляющую, сладкую тьму. Она едва ощущала, как освобождается от одежды. Ее руки бродили, словно сами по себе, по его плечам, спине, рукам. И кровь пульсировала в каждой жилочке, в висках, изгоняя всяческие даже самые разумные мысли.
Он целовал ее, казалось, всю — одновременно, он забирал губами ее душу и соединял со своею. И она настолько растворилась в нем, что даже не ощутила момента, когда исчез последний барьер.
В новой запредельности Ольга, казалось, потеряла сознание, и когда она вернулась на землю, то увидела над собой его счастливое лицо в отблеске качающегося фонаря.
— Тебе было не очень больно? — спросил он и снова осыпал поцелуями ее лицо и шею, грудь…