— Убийца, гад, дерьмо поганое, — хрипела бабушка, упав на свежую могилку, засыпанную цветами, не обращая внимания на пришедших проводить в последний путь маминых подруг, соседку тётю Зину и других знакомых.
Папа стоял рядом. Он поник и не обращал внимания на взбесившуюся старуху, как он назвал её в разговоре со своим дружком дядькой Женей. Бабушка и, впрямь, казалась мне в тот момент сумасшедшей и очень постаревшей. До маминой смерти она не казалась старухой, но после горя, случившегося с дочерью, сильно сдала и действительно превратилась в бабу Ягу, как её за глаза стал называть мой папа.
Бабушка согнулась чуть ни пополам, будто ей перебили позвоночник. Голова побелела, а руки дрожали так сильно, что она не могла удержать даже чайной ложки, чтобы насыпать сахара в чай. Сахар рассыпался по столу, но бабушка не попадала в чашку. Вскоре после маминых похорон умерла и бабушка.
— Что-то с сердцем, — объяснил папа соседке тётке Зине, которую пригласил накрыть поминальный стол, причину бабушкиной смерти. — Старуха, Зин, неплохой была. Ничего не скажу. Так что, надо помянуть, как положено.
— Надо же, — щебетала Зинка, озираясь по углам квартиры, — одно горе в дом не приходит… Пришла беда, отворяй ворота. Так что ли, говорят? Только жену схоронил, теперь вот тёща… а как же ты теперь, господи… с девчонкой-то? Ген, а я возьму эту кастрюлю, она вам ни к чему на двоих-то… а? большая. А мне бы
— Да, возьмите, тёть Зин, — отозвался отец и женщина, сообразившая, что сейчас можно прихватить всё что угодно, добавила:
— А вот эту вазу можно? И сахарницу, а то у меня разбилась…
— Возьмите всё, что хотите…
Я осталась вдвоём с папой. Он был крученым, как говорили тогда, и крутым, как говорят сейчас. Ещё при маме и бабушке, папа фарцевал и спекулировал. Но делал он тогда это как бы с оглядкой. Он знал, что дома ему дадут за это «дрозда», да и органы побаивался. Тогда всё это преследовалось, особенно валютные дела. Папа опускался медленно. Есть выражение «пуститься во все тяжкие». Вот мой папа и пускался. Во все. Но понемногу. Он и женщин любил, и изменял маме. И в карты играл, исчезая из дома на несколько дней. Иногда возвращался весёлым, картинно кидал матери под ноги шубу или, став на колено, надевал ей на палец колечко. А иногда, вернувшись, закрывался в спальне и спал там сутки или больше. Потом пил «по чёрному», впадая в депрессию, объясняя тем, что надо отдать карточный долг. Мама носилась в скупку, сдавая доставшиеся от прабабушки драгоценности. Папа обещал исправиться.
Папа действительно иногда успокаивался, какое-то время в доме воцарялся покой. То ли он любил всё-таки мою мать, то ли боялся бабку. Но скорее всего, он боялся, что бабка добьётся развода и вышвырнет его с элитной жилплощади. А идти ему было некуда. Не возвращаться же в деревню Крыгополье на Днепровщине.