Его винтовка, направленная в сторону немцев, лежала на бруствере. Она настолько обледенела, что в ней с трудом можно было узнать винтовку. Казенная часть ее зачем-то была накрыта грязной тряпкой. «Для маскировки, что ли, — подумал Гурин. — Да, с такой винтовкой навоюешь…»
Но когда солдат снял превратившуюся в твердый панцирь эту тряпку, Василий увидел совершенно сухой, поблескивающий затвор. «Оказывается, он знает, что делает…»
Над окопом появился незнакомый Гурину молоденький младший лейтенант, он поторопил солдата:
— Онищенко, ну что ж ты? Быстрее вылезай и догоняй.
— Зараз, — ответил ему солдат и обернулся к Гурину: — Ну, бувай…
Солдат с трудом выкарабкался из окопа, Гурин подал ему винтовку, а когда нагнулся к своему автомату, раздался взрыв. Вернее, взрыва он даже и не слышал, а был внезапный удар по голове и потом непроходящий тугой звон в ушах. Окоп засыпало землей — снаряд угодил прямо в бруствер. Вслед за ним — второй удар, чуть подальше.
Гурин стал отряхиваться и вдруг увидел над краем окопа голову солдата, с которым он только что расстался. Солдат полз в окоп на животе, по-тюленьи, извиваясь всем телом. Руки у него не действовали.
— Помоги… — простонал он.
Подхватив под мышки, Гурин втащил солдата в окоп.
Правую руку у него перебило выше локтя, и белая кость торчала из разорванной шинели. Левую оторвало напрочь у самого плеча.
— Помоги… — просил он. — В кармане пакет… «Фердинанд» проклятый… В командира взвода, младшего лейтенанта, прямо попало. На куски… А мне вот…
Разорвав пакет, Гурин перетянул бинтом правую руку, чтобы остановить кровь, а остатком бинта замотал рану. С левым плечом ничего не мог сделать — его невозможно было ни перетянуть, ни завязать. Кое-как приложив к ране вату, он сделал перевязку, обмотав бинт вокруг шеи.
— Як же ж я буду без обох рук? Дитиночки мои, девчаточки Оксана и Наталка…
Выглянув из окопа, Гурин крикнул:
— Эй, там! Передайте, чтобы санитары пришли, человека тяжело ранило.
— Кого?
— Да тут вот…
— Сейчас.
Они сидели в окопе и смотрели друг на друга. Повязки быстро напитались кровью, солдат заметно осунулся: лицо стало мертвенно-серым, губы посинели.
Дождь сменился густым пушистым снегом. Снег падал ему на лицо, таял, солдат облизывал мокрые губы и все говорил, говорил о своих девочках:
— Нема у вас татка… Як же вы будете…
А снег валил и валил, засыпал, забеливал все следы, и только кровь сквозь бинты проступала, не поддавалась.
Снег уже не успевал таять на его лице, солдат с трудом раздирал веки. Наконец до Гурина дошло, что солдат не может протереть себе глаза, и он достал из его вещевого мешка домашнее полотенце, вытер ему лицо. Рушничок Василий не стал класть в мешок, засунул ему за пазуху. Беленький кончик его остался сверху, и он увидел две буквы «Н» и «О». «Инициалы девочек», — догадался Гурин.