– Ты крепкая девочка, – хвалила меня тетушка Кристина. – Сильная. Очень хорошо выздоравливаешь.
Мне нравилось смотреть, как она возле меня хлопочет – поправляет подушку, убирает посуду. У нее на руке был браслет – тонкая серебряная цепочка, а на ней разные ключики. И я честно пыталась вспомнить – какие ключи были в Гедамболе. Всплывали в памяти только комнаты – пустые или закрытые.
Когда меня перестало тошнить, голова сделалась ясной и больше не беспокоила болями, я выяснила, что вполне могу проскакать на одной ноге от своей кровати до выхода на улицу по коридору. И обратно. Кристина при любом удобном случае выпроваживала меня погулять – она считала, что мне надо больше двигаться.
Примерно тогда же Ира и завела разговор, что мол, она хочет попробовать провести эксперимент, погрузить меня в сон, но не обычный, а лечебный, чтобы я все-таки попыталась вспомнить. Это называется гипноз. Она не теряла надежду выудить из моей головы сведения, которые наверняка сделали бы мою жизнь лучше. Я хотела того же.
Однажды утром мы наконец решили попробовать.
– Сейчас ты уснешь, – сказала она тихо и загадочно. – И во сне будешь вспоминать.
Я очень хотела ей поверить, и поэтому поверила. Ира улыбалась. Ее лицо с ямочками медленно расплылось у меня перед глазами.
И я увидела Гедамболу.
Вот она, моя мама. Грузит муку. Берет большой, тяжелый, припудренный белым мешок и сваливает на телегу. Мама невысокая, плотная, сразу видно, очень сильная. И глаза у нее точно также близко посажены, как у меня. А волосы темные, вьются у висков.
Мама кряхтит и еле слышно поругивается.
Отец тоже таскает муку. Это он, несомненно, я узнала его сразу. Я узнала бы его, даже если бы не было того портрета. Я, маленькая, бегаю вокруг телеги с какой-то считалочкой. Может, играю наперегонки со своей тенью? На дворе осень – листья на рябине уже покраснели, в небе курлычат птицы.
– Скоро будет дождь, – кричит мама и кивает на большую сизую тучу, нависшую над нами, – гляди.
Подбородок у нее испачкан в муке, руки в муке, подол платья весь белый. Отец поднимает голову и тоже смотрит – да там не одна туча. Все небо на севере, из-за горы, стремительно темнеет и надвигается на нас. Я тоже приставляю руку козырьком и говорю деловито:
– Скоро будет дождь.
– Вы поезжайте, – усмехается мама, подсаживая меня, – а я потом.
Отец кивает, стегнув лошадь, я узнала ее – рыжую с желтыми ушами – и мы с ним едем.
Я сижу на телеге и смотрю, как мама и двор, с которого мы тронулись, постепенно удаляются, мама машет нам торопливо и уходит в дом. Пахнет свежим хлебом, молоком, теплым навозом и сеном – всем сразу.