Я переложил её на спальное место в тряпочки и последовал доброму примеру. Закрывая глаза, я про себя пожалел Патрика. Ему-то не видать послеобеденного отдыха. В Озёрах ждут.
Мы проскочили границу сектора. И тут же сзади захрустело, задвигалось, ударило по вискам головной болью перемещение. Мышка ворохнулась в постели и сонно пробурчала:
— Зря не послушали профессора Еггерта…
— Что?
Но Люси уже сопела, отвернувшись.
— Тьфу, зараза! Не чай, а писи сиротки Аси! — Войцех выплеснул остатки содержимого кружки прямо в пыль.
— Всё, заварка кончилась. Кофе тоже. Придётся на местную бурду переходить.
Уже сутки стояли мы в Фишече. Кроме нашей бригады здесь же обретались линейная — две смуглые дамы с непроизносимыми именами (охотно, впрочем, откликавшиеся на Бетти и Сару) — и инфекционная перевозка — фельдшер, с которым мы гоняли сейчас чаи, сидя на порожке его машины. Водители составили автомобили задними люками друг к другу, образовав на берегу обрыва, под которым лежал посёлок, трехконечную звезду.
— Что, связи так и нет?
— Нет и не предвидится.
Вопреки уверениям диспетчера, к нам за помощью никто не торопился. Как и к коллегам, получившим распоряжения, полностью аналогичные нашим.
— Может, рассосалось? — предположил Войцех. — Простоим до восстановления связи, да и отзовут.
— Это вряд ли. Что-то здесь назревает, и, судя по всему, серьёзное. Иначе бы этих здесь не было. — Я показал рукой в сторону.
Там, на противоположных друг другу холмах, господствовавших над местностью, стояли две машины с шестиконечными крестами на бортах. За всё время, что мы торчали здесь, из машин ни разу никто не выходил.
— Стервятники, пся крев! — плюнул Войцех. — Не к добру это, Шура, помяни моё слово.
Я поднялся с подножки и направился к своему вездеходу за сигаретами. По пути меня вновь остановил великолепный вид на долину.
Возвышенность шла широкой дугой, завершавшейся округлой скалой, называемой местными жителями Вратами Реки. Имя весьма точно характеризовало вид этого старого красного камня: он изгибался крутой аркой над низкой пещерой. Река брала своё начало где-то там, в тёмных глубинах скалы. Её воды за годы работы пробили в граните пологое ложе, обрывающееся в огромном природном бассейне у подножия. Оттуда река плавной излучиной изгибалась по равнине, неспешно унося свою волну вдаль. Берега её обильно поросли тростником, где гнездились целые стаи шумливых птиц. Местами вода подмыла рощицы кривоватых раскидистых деревьев, и те, из последних сил цепляясь корнями за прибрежные камни, старались удержаться на суше. С нависших над полотнищами серо-зелёной ряски плакучих ветвей ныряли вниз головой изумрудные зимородки с белыми щёчками и тяжёлыми клювами.