Она замотала головой:
– Не выйдет. Я сказала вам об этом еще вчера. Мне нужно побыть одной. Я не могу находиться на людях, есть в чьем-то присутствии…
– Вам и не придется. Будете есть в своей комнате. Кстати, она просто замечательная. Я не прошу вас, леди, я вам приказываю. Пятьдесят часов назад мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы перебороть свои чувства к вам. И я не хотел бы испытать нечто подобное снова. А это будет неизбежно, если вас найдут с пробитой головой. Я хочу помочь вашему парню выйти на волю и застать вас здесь живой, а не хладным трупом. Преступник уже прикончил Моллоя, Джонни Кимса и Эллу Рейес. Не ведаю, что у него была за причина убивать ее. Не исключено, что он посчитает необходимым разделаться и с вами. А я не хочу, чтобы ему это удалось. Собирайте сумку, и закончим наш разговор. Время не терпит.
Будь я проклят, если она не переборола в себе желания протянуть мне руку. Женский инстинкт – не упускать ни единой возможности – восходит, вероятно, еще к тем временам, когда у нас, грешных, имелись хвосты. Но все же она превозмогла себя и встала.
– По-моему, все это довольно глупо. Но так или иначе, мне не хочется умирать именно сейчас, – призналась она и вышла в соседнюю комнату.
Еще один шаг в сторону жизни. Совсем недавно она говорила, что, считай, умерла.
Сельма появилась через пять минут, в шляпе, жакете и с коричневым чемоданчиком в руке. Я взял у нее чемодан, и мы отбыли.
Чтобы сэкономить время, я намеревался растолковать ей программу нашего вечера, когда мы сели в такси, но ничего не вышло. После того как я сказал шоферу: «Городской морг, Восточная Четыреста двадцать девятая», он вылупился на нас, как баран. Но все же мы тронулись.
Сельма сказала, что хочет задать мне один вопрос. Я ей, конечно, позволил. Она придвинулась ко мне так близко, что ее губы оказались в дюйме от моего уха, и спросила:
– Почему в таком случае Питер хотел уйти с оружием?
– Вы что, на самом деле не догадываетесь?
– Нет, я… Нет, конечно. Откуда я могу знать?
– Он решил, что на оружии ваши отпечатки, и хотел их стереть.
Она в изумлении уставилась на меня. Ее лицо находилось так близко от моего, что я не мог его видеть.
– Но откуда… Нет! Он не мог так подумать! Не мог!
– Если вы хотите, чтобы нас не слышали, говорите тише. Почему не мог? Ведь вы могли? Вам можно, а ему, выходит, нельзя? Теперь вы склонны поменять точку зрения, но произошло это не без нашего участия. Он же все это время был изолирован от внешнего мира и, очевидно, продолжает так думать. А почему бы и нет?