. Быть может, я нашел то самое слово? Нет же, не подходит. Но неужели этого слова не существует?
Или – не существует нас?
Вскоре пришли мои друзья. Алла оказалась подругой одного из них, – и тогда я понял, что не мог избежать нашего знакомства. Я почти не говорил с ней, но ловил её взгляд, сам не зная зачем, – по инерции. Мне нравилось выражение её глаз, уже тогда наполненных смыслом, который, мне казалось, мог разглядеть только я. Я хотел запечатлеть этот взгляд внутри, чтобы чувствовать его в себе повсюду. Мне это удалось. Её взгляд и до сих пор струится между моими воспоминаниями, как золотистая прядь волос струилась у неё между лопаток.
– Проводи меня. – Попросила она, когда её друг ушел по какому-то срочному делу.
Почему я?..
Мы медленно шли вдоль дороги. Я помню, как замерзли мои пальцы, и как она ушла прочь, не обернувшись. Потом она всегда уходила так же. Вскоре и я перестал оборачиваться, уходя: в конце концов, не так уж важно видеть спину, когда мысленно смотришь в глаза. Особенно бессмысленно было оборачиваться, когда уходила Алла, потому что шаги, которые разделяли нас в пространстве, никак не влияли на нашу мысленную близость. Но тем вечером, глядя ей вслед, я чувствовал, как внутри разрастаются пустоши…
Как не хотелось мне запятнать эту близость этим обыкновенным словом «любовь», казалось, мои чувства глубже, весомей любого слова, даже того, которое ещё никто не произнес…
Зачем же я тогда так безнадежно и упорно искал этого непроизнесенного слова?
Каждый раз она уходила прочь, повернувшись ко мне спиной чуть раньше, чем я успевал отвести взгляд. Она уходила, не сказав ничего, кроме «пока, Альберт». Иногда она коротко взмахивала рукой, как птица, которая готовится к взлету, но чаще всего просто резко разворачивалась, отбрасывая назад волосы и поправляя их рукой, и быстрым шагом шла своей дорогой. Она никогда не улыбалась на прощание.
Уходить у неё всегда получалось хорошо. Она уходила, чтобы спустя много дней вновь ворваться в мою жизнь без стука, срывая с петель все двери, которые я ставил внутри себя, чтобы оградить себя от внезапных вторжений. Но ей были нипочем любые двери, на сколько бы замков я их не запирал. Она входила в мою жизнь, а потом покидала её, оставляя меня один на один со сломанными замками. Сначала я ограждал себя от Аллы, но однажды я не поставил внутри себя новые двери. Я разрешил ей входить без стука. С этих пор я разрешил ей всегда быть в моих мыслях, внутри себя я говорил с ней, словно она была рядом.
Я писал ей, но она неизменно молчала в ответ, словно говорить словами нам было вовсе не нужно. Я искал смысла в её молчании, но никогда не знал наверняка, вкладывала ли она в него хоть какой-то смысл.