— Здесь каждый день странен, — сказал Девяткин. — Здесь территория власти с прочими вытекающими.
— Наплевать, — склонился следователь, — что вы видели, как Тату здесь били Муму и с кем думский деятель мылся в бане. Наплевать. А вот особое, сногсшибательное? А? Вспомнили?
— Шар воздушный опустился… — хмыкнул Девяткин, и вдруг подавленность превратилась в ярость, — может быть, оттого, что следователь за спиной смотрел ему в темя. — Слушайте, — сказал он, вставая. — Вы не Порфирий Петрович, вам не идут психологические козни, а я не Раскольников, если вы так решили. Либо вы сообщаете, почему я здесь, либо звоню адвокату… — Он вынул сотовый.
— Понял, Пётр Игнатьевич! — Следователь погрузился в своё кресло и катался в нём на роликах от стены к столу. — Спрашиваю по-джентльменски, вы мне объясните, а то я не врубаюсь. Вы, Пётр Игнатьевич, член семьи самых влиятельных олигархов, ваша жена — красавица… Да, мы знаем всё! Мы такие! Вы мне скажите, я не врубаюсь: вам мало богатств? Дворцов, этих ваших VIP-клубов, всяких там «мерсов», женщин? Что ж вы… Что ж вы везде этих женщин, даже и на дороге, а? Вы ведь можете и в VIP-клубе, в апартаментах?
— Чёрт… До свидания! — и Девяткин шагнул прочь.
— Вы, что, не знаете?! — кричал следователь. — Скажете — вас ведь, кажется, дочь ждёт — и отправляйтесь к ней! Так — нельзя! Нужно пропуск вам подписать! — Видя, что вызванный остановился у двери, следователь стих. — Плюнем, Пётр Игнатьевич, на Порфирия, у нас в штате такого нет… Но есть пиплы, им мало красивых жён. Им мало апартаментов, где в час двести баксов. Это им как оскомина, это им не в струю, привыкли. Значит, от скуки, для обострения, они ездят по дорогам в машинах и ловят девочек. Некоторые ловят перепихнуться для разнообразия. Это ведь по дороге, вроде промежду дел, удобно, время не пропадает. Есть также пиплы, этим перепих — не то, им с девочкой покурить бы травки, повеселиться да приручить, чтоб она на дороге его одного ждала, а он — нынче мимо, завтра облагодетельствует. Есть пиплы, что её трахнут, а после думают: шлюшка их осквернила, теперь шантажировать может. Или станут с женой гулять, а шлюшка навстречу: здравствуй, мол. Или есть пиплы, что думают — как после меня шлюшка может ещё с кем-то быть? Всякие есть людишки, верьте! И вот такие ют шлюшку… чирк!
— Я, что ж, убил?
— Кого, Пётр Игнатьевич? Подскажите! — дёрнулся следователь. — Где? Когда? Мы сидим, не знаем!
Девяткина затопил страх. Виновен он не был. Но даже заяц, гонимый псом, дрожит в страхе. Он знал, что нужно быть честным. Вопрос: до каких границ? Что им известно? Кто мог сказать им?