— А ну-ка, как нынче погрызутся Арефа с Клавдинькой? — говаривали обыватели, собираясь на какую-нибудь вечеринку и уже заранее испытывая удовольствие.
Как человек сметливый и в строительных делах более сведущий, Званцев, как только окинул заплывшими жиром глазками груду навезенного материала, сразу сообразил, что забор тут ни при чем и что Пентауровым затеяно что-то другое.
Сердце взыграло у него при мысли о предстоящем посрамлении Соловьевой и, улыбаясь и причмокивая, он поспешил в лавку купца Хлебодарова, в которой, как ему было известно, забирал разную бакалею приказчик Пентаурова.
Лавка Хлебодарова находилась неподалеку, на углу той же улицы, и почиталась в Рязани самой лучшей; позади лавки имелась просторная комната, куда допускались только избранные посетители и где, под видом «пробы» вновь полученных вин, происходили веселые попойки и легкие кутежи преимущественно офицеров квартировавшего в Рязани гусарского Белоцерковского полка и сливок мужской части общества.
Михайло Хлебодаров у них известен был под шутливым прозвищем «мосье Мишу», данным ему кем-то из гусаров.
Для более серьезных кутежей служила гостиница, занимавшая весь верх над лавкою и примыкавшими к ней складами того же владельца.
Хлебодаров — огромный, грузный человек, с умным, но непомерно раздутым лицом, словно весь налитой растопленным жиром, колыхавшимся под кафтаном, был в лавке и беседовал с двумя какими-то чуйками [2], когда в нее, с видом приятно прогуливающегося человека, со шляпою на боку, чуть повихливая бедрами, мурлыкая и помахивая палкою, вошел Званцев. Чуйки почтительно отступили в стороны.
— Здравствуй, Михайло Дмитрич! — небрежно бросил он, подходя к прилавку.
Голос у него оказался визгливым и совершенно бабьим.
— Доброго вам здоровьица-с!… — ответил тот, слегка наклонив голову с начавшею просвечивать лысиной.
— Как живешь-можешь? — покровительственно продолжал Званцев, делая вид, что рассматривает разные сласти, выставленные в открытых ящиках.
— Терпит Бог — помаленьку-с… Что вашей милости требуется-с?
— Да… вот так… а свежее шампанское получил? — словно вдруг вспомнил гость.
Легкий лукавый огонек мелькнул на миг в темных глазах Хлебодарова.
— Нет-с… — ответил он. — А старенького сколько угодно-с!
— Ну, мне оно не нравится; я такого не пью. Вот когда придет новое, тогда возьму дюжинку. Кстати: что это Пентауров — строиться никак затеял?
— Выходит, что так-с.
Званцев насторожился.
— Чего же это он так? — сказал он, пробуя миндаль из мешка. — Хороший миндаль, а почем?
— Сорок копеечек фунтик.