– Кто там рычит? – крикнул тот, что был на улице. – Черт подери! Я это сейчас узнаю. Отворите двери, или я их в дом внесу!
А добрая дама, вне себя от бешенства, подбежала к окну в одной сорочке и сказала:
– Ах, это вы, рыцарь неверный и фальшивый? Стучите сколько хотите. Сюда вам не войти!
– Почему же мне не войти? – спросил он.
– А потому, – говорит она, – что вы самый вероломный человек, когда-либо сходившийся с женщиной, и недостойны быть в обществе честных людей.
– Ловко вы расписали мой герб, сударыня, – ответил он. – Не знаю только, что вас укусило. Насколько мне известно, я вам никакой измены не учинил.
– Нет, учинили, – сказала она, – да еще самую гнусную, какую когда-либо женщина испытала от мужчины.
– Нет, клянусь честью! Но скажите же мне, кто там у вас в горнице.
– Сами отлично знаете, скверный вы этакий предатель! – ответила она.
А в это самое время добрый оруженосец заворчал, как и прежде, подражая псу.
– Ах, черт возьми! – говорит тот, что на улице. – Ничего не понимаю. Неужто же я не узнаю, кто этот ворчун?
– Клянусь святым Иоанном, узнаете! – сказал оруженосец.
И с этим он вскакивает с постели и становится у окна рядом со своей дамой и говорит:
– Что вам угодно, монсеньор? Грешно вам так рано нас будить.
Добрый рыцарь, узнавши, кто с ним говорит, так остолбенел, что просто чудо. А когда вновь заговорил, то промолвил:
– Откуда же ты взялся?
– С вашего ужина, а сюда пришел ночевать.
– Тьфу, пропасть! – сказал рыцарь; а затем отнесся с речью к даме и сказал: – Вот каких гостей вы здесь принимаете, сударыня?
– Да, монсеньор, – отвечала она, – и спасибо вам на том, что вы мне его прислали.
– Я? – сказал рыцарь. – Ничуть не бывало, клянусь Иоанном Крестителем! Я даже явился сюда, чтоб занять свое место, да, видно, опоздал. Но раз уж мне ничего другого не достается, так впустите меня хоть выпить глоток-другой.
– Видит бог, вы сюда не войдете, – сказала она.
– Ан войдет, клянусь святым Иоанном! – сказал оруженосец.
И с этим он встал, и отпер дверь, и снова улегся в постель, а она – рядом с ним, бог свидетель, весьма пристыженная и раздосадованная; но впору приходилось ей повиноваться.
Когда добрый сеньор очутился в комнате и зажег свечу, то полюбовался он уютной компанией, собравшейся в постели, и сказал:
– На здоровье вам, сударыня, да и вам, мой оруженосец!
– Покорно благодарю, монсеньор, – отвечал тот.
Но красотка, которой уж до того было невмоготу, – ну вот-вот сердце из живота выскочит, – не могла вымолвить ни слова и совсем уверилась в том, будто оруженосец пришел к ней по желанию и указанию рыцаря, на коего она за это так сердилась, что и сказать невозможно.