Короче говоря, комары доставали. Но куда больше доставал периодически накрывающий мой холмик – когда менял направление слабый ночной ветерок – запах. Такой знакомый, тошнотворно-сладкий запах гниющей человеческой плоти. Откуда он брался, я догадывался: у артиллеристов не было времени копать полноценные могилы. И погибших при обстрелах товарищей просто прихоранивали в неглубоких, максимум на штык лопаты, ямах, засыпая сверху землей. Сейчас, в июле сорок первого, все еще искренне верили, что скоро вернутся и перезахоронят павших по-человечески. О том, что ничего этого, увы, не будет, пока никто не догадывался. Как и о том, что подобные захоронения спустя многие десятилетия военные археологи станут называть «верховыми»…
Такой же, только куда более густой запах стоял над разбомбленной дня три назад советской колонной, которую наш отряд обнаружил во время дневного перехода. Несколько грузовиков с противотанковыми пушками на прицепе, трехосный башенный броневик и три танка, съехав с дороги, видимо, пытались укрыться под деревьями, но не успели, увязнув в насыщенной влагой почве и попав под удар пикирующих бомбардировщиков. В том, что порезвились именно «Штуки», можно было не сомневаться: десяток обрамленных пластами вывороченной земли воронок, дно которых уже заполнилось мутной водой, определенно оставили «полусотенные» авиабомбы. Остальные попали в цель. Да и следов от авиационных пулеметов хватало: после бомбометания немецкие летчики несколько раз прошлись на бреющем, добивая уцелевших.
Убедившись, что немцев вокруг нет, мы осмотрели погибшую колонну, хотя никакого смысла в этом в принципе не было. Два «БТ-7» изрешетило осколками от близких разрывов, а «тридцатьчетверка» и вовсе получила прямое попадание в моторный отсек, отчего танк ныне представлял собой фантасмагорическое нагромождение броневой стали со вставшей на дыбы башней, уткнувшейся стволом в землю, да так и застывшей под углом в девяносто градусов к корпусу. Возле бронеавтомобиля, в котором я узнал «БА-10», тоже рванула авиабомба, снеся с погона башню и вдавив внутрь правый борт. Три изрешеченных пулями полуторки и трехтонный «захар»[14] просто сгорели, причем в кузове одного из грузовиков еще и рванули перевозимые снаряды к ПТО, превратив автомобиль в перекрученную ударной волной раму со смятой в лепешку кабиной.
Но горелая и изувеченная взрывами техника – это одно, а вот пролежавшие три дня на июльской жаре трупы – совсем иное. Желто-черные, в лопнувших гимнастерках и галифе, уже мало походящие на людей, но тем не менее остающиеся нашими погибшими товарищами, которых мы не сможем даже по-человечески похоронить…