— Научим, мать. Копнем смысл-то жизни, у-ух, коп-не-ем… Понять стремись — и будешь умным. Это я сказал, Кирилл Братов.
— Понравился ты мне, Кирилл Алексеевич. Чудной, а понравился.
— Потому — беги собственности, а припадай к духу. Сама знаешь, в святом колодце — святая вода.
— Уж ты не верующий ли, Кирилл Алексеевич?
— О, мать, и ты, Алексей батькович, вера разорвана временем, и потому ищу истину вне бога, но в движении. Я иду — значит продвигаюсь. Понимаешь, мать?
— Куда продвигаешься-то?
— А к смыслу, мать. Смысла нет, а я иду. Круг жизни.
— А ты бы папку тогда мог оживить? — нетерпеливо дернул его за рукав Алешка.
— А он не умер, Алексей батькович. Это просто мы живем. А он не умер. Он нас дожидается.
— Он умер, — сказал Алешка. — Он умер, понимаешь?
— Куда ж он умер? Куда можно умереть-то? — удивленно и серьезно спросил Кирилл Братов. — Никуда ты не денешься, потому как мир един. Думаем — умер, значит, нет человека. А он есть, только не с нами. Ты же его помнишь?
— Он большой был, сильный.
— Помни — и он будет жить с тобой. Память — это когда мертвые живут в живых. Это я сказал, Кирилл Братов.
— А оживить все равно не можешь, — тускло сказал Алешка.
— Оживить? Живых не оживишь. А мертвых нет на свете.
— Ну, ладно, — вздохнула старуха, — давай-кось за работу. Наговоритеся еще. Успеется…
Странное дело, каждое утро люди на работу собираются, вечером — возвращаются, день-ночь — человек в хлопотах, а Кирилл Братов, как перебрался к ним, так ни разу ни на какую работу не собрался, никуда, кроме магазина, наверное, не ходил, устраивался обычно неподалеку от Петровны, особенно как вот сейчас, когда та копошилась с чем-нибудь в огороде, и, не умея подолгу молчать, заводил какой-нибудь разговор. Разговоры эти были ни на что не похожи, потому старуха прислушивалась поначалу к Кириллу Алексеевичу с интересом, всерьез, а потом немного попривыкла, слушала когда вполуха, а когда с подковырками или со смешками. Живет на свете мужик, была у него жена, теперь жены нет, детей тоже нет, ну, ладно, бывает; живет в комнате, комната теперь своя, отдельная от всех, но что у него в комнате? А ничего. Один стул, одна табуретка, круглый самодельный стол, жесткая кровать, смастеренная из ящиков, несколько стаканов, две ложки, две вилки, нож. И больше ничего. Да еще тот чемоданишко, в котором — это уж, конечно, хорошо — разный инструмент. И больше ничего. Бабка прожила немало, но такого Кирилла встретила впервые. И еще что — пьет целый день. Ну, как пьет? Не напивается, а пьет. Сходит в магазин, купит поллитру, сядет, пьет помаленьку, пока не закончится. Закончится — снова в магазин.