Филипп Александров, Терентий Назаров и Андрей Федоров были мастерами охоты за пушным зверем. Федоров, кроме того, плотничал, а Назаров сапожничал. Остальные четверо покручеников Попова были поморами — рыбаками и зверобоями. Самый старший из них — Лука Олимпиев, человек лет за сорок, степенный и важный, прочих покручеников Попова считал ребятами. Никто лучше Олимпиева не управлял парусом и никто не был лучшим носошником[67].
Однако Иван Осипов, Тимофей Месин и Михайла Шабаков, хоть каждый из них и был вдвое моложе Олимпиева, также не были в море новичками. С малых лет они рыбачили с отцами в Белом море и в морском походе были незаменимы.
Наконец все было готово. С берега моря прибыли разведчики, доложившие, что заберега свободна от льда.
На рассвете 20 июня 1648 года шестьдесят человек дежневцев отплыли на шести кочах.
Ватаги стояли на своих местах, ожидая знака приказного Гаврилова. Жители острога толпились на берегу. Приказный держал потемневшую икону, на которой почти ничего нельзя было разобрать. Перекрестив иконой кочи, он передал ее целовальнику Третьяку Заборцу и махнул рукой. Загремели пищали. Чалки кочей сбросили, и кочи медленно отвалили. Гребцы опустили весла на воду.
Птицы, вспугнутые выстрелами, с криком кружились над кочами. Заскрипели блоки: на кочах поднимали паруса.
Ватага «Рыбьего зуба» запела песню, сложенную Бессоном Астафьевым; она тотчас же была подхвачена на всех кочах:
Как срядили мы, робята,
Легку лодочку,
Еще легкую ли лодочку,
Да семисаженну!
Как мы грянемте, робята,
Да вдоль синя моря,
Да вдоль синя моря,
Вдоль Студеного!
Вслед за кочами по берегу бежали казаки, промышленные люди. Они махали шапками и кричали. У причалов остались лишь пожилые люди и начальники.
Третьяк Заборец долго не отрывал глаз от уходивших кочей. Но вот он надел шапку, отер веснушчатое лицо рукою и, оборотясь к Гаврилову, промолвил:
— Да, приказный, спущен корабль на воду — сдан богу на руки. Кто знает, сколько из них вернется!
Гаврилов повернулся к Заборцу, желая ответить, но так с открытым ртом и замер. Он увидел седьмой коч, плывший по реке мимо острога следом за дежневцами.
Вместо ответа Гаврилов указал на него. Этот коч был анкудиновской «Рысью».
На «Рыси» было людно. За каждым веслом сидело по двое гребцов. Анкудинов стоял на мостике рядом с рулевым в своей обычной картинной позе, покручивая ус. Анкудиновцы плыли молча.
Провожавшие дежневцев казаки и промышленные люди мрачно глядели им вслед.
Дежневцы заметили «Рысь».
— Увязался-таки окаянный разбойник, — сокрушенно вздохнул Афанасий Андреев.