* * *
— Кстати, а где ты в Ялте жил? — спросил Юра, когда мы вернулись из казематов Эльсинора, где пили пиво у пруда, курили щепоть Юриного гашиша, бродили как потерянные с итальянскими туристами по черным лабиринтам, смотрели на Хольгера-датчанина, пытались его разбудить (Бодил даже задрала юбку), целовались в потемках, плевались от пыли, смотрели на уплывающий в Хельсинборг паром…
— Где именно в Ялте?.. Тебе адрес нужен? — удивился я. Юра стушевался, протянул тлеющий косяк и сдавленным голосом (под гнетом удерживая дымок) сказал, что вовсе не имел в виду точный адрес, он не собирался писать писем… Я тут же его успокоил, дунул, сплюнул и понеслось: наврал про улицу генерала Горохова, про самого генерала, который на подводной лодке протаранил немецкий крейсер. Наврал про ресторан Атлантида, где собирались новые русские, которые никак не могли поделить Ялту, про то, что он был взорван вместе с группировкой из Твери или Казани… Затянулся еще… Развернул пейзажи и пирсы, волнорезы и набережные… Моя ложь была стройна и складна. К тому же он не бывал в Ялте… Фуникулер, променад с пальмами, прогулка на ракете в Евпаторию, где пляж песчаный и больница для умственно отсталых… Херсонес, Гагры и так далее… и так далее… Я становился Евгением все больше и больше; обретал плоть. От потока вымысла моя голова кружилась; я поймал настоящий хлестаковский кураж; я был живым, как никогда прежде, ощущал себя, как в театре, когда играл Грумио в «Укрощении строптивой», в сцене, где дразнил Катарину пластмассовой бараньей ногой; под конец меня поперло так, что я потерял ощущение тела и почувствовал себя Богом, который создал мир Копенгаги, я полностью пропитался верой в то, что все они, жители этого студенческого коллектива, — звуковые казусы моей грандиозной симфонии! Включая его, косматого… с его пьесой, Башмачкиным, Чеширским Котом и иранцем на басе!
Юра похлопал глазами, ухмыльнулся и сказал:
— А я и не знал, что ты сочиняешь симфонию… Сказал бы раньше, попробовали бы сыграть…
Я отмахнулся.
— Не до этого, как видишь… Некуда кости кинуть…
Он вздохнул с пониманием и сказал, что, если я хочу остаться в Дании, мне необходимо со всем этим расстаться, забыть все, всю жизнь. Шепнул, что я должен изменить имя, должен придумать другую родину, и этот несравненный забиватель косяков скрутил тройной джоинт, вместе с ним дал мне какой-то телефон, подмигнул и сказал, чтоб позвонил, сам он тоже сперва позвонит и предупредит, этот человек поможет…
— Его зовут Хаджа. — Всплеснул руками, и перед моим носом возник огонек.