Их было четверо. Мартин Вулвингтон, отвечающий за промышленность и производство, Харриет Марвуд, ответственная за здравоохранение, науку и развлечения, Фелиция Рэнкин, чей портфель министра внутренних дел, чем-то смахивающий на мешок со всякой всячиной, включал жилищные проблемы и транспорт, и Карл Инглбах, министр юстиции и государственной безопасности. Разделение ответственности — скорее удобный способ распределения рабочей нагрузки, чем предоставление абсолютной власти. Никому, по крайней мере когда я посещал заседания Совета, не запрещалось вторгаться в сферу интересов другого, и решения принимались большинством при голосовании всего Совета, в коей процедуре я, как консультант Ксана, не принимал участия. Не это ли, подумал я, унизительное исключение, а не осознание собственной бесполезности сделало мое положение невыносимым? Влияние не заменяет власти.
Полезность Мартина Вулвингтона для Ксана и оправдание его пребывания в Совете более не вызывают сомнений, а со времени моего ухода он, должно быть, стал ему еще более необходим. Мартин — член Совета, с которым Ксан находится в наиболее близких отношениях, и единственный человек, которого он, вероятно, может назвать другом. Они служили в одном полку младшими офицерами, и Вулвингтон стал одним из первых членов Совета. Промышленность и производство — самая тяжелая сфера ответственности, а к ней, кроме того, добавились еще и сельское хозяйство, продовольственный и энергетический секторы и управление трудовыми ресурсами. Назначение Вулвингтона в Совет, замечательный высоким интеллектом своих членов, поначалу удивило меня. Однако он далеко не глуп — британская армия перестала ценить глупость в своих командирах задолго до 1990 года. Мартин более чем оправдывает пребывание на своем посту практичным умом и чрезвычайной работоспособностью. На заседаниях он говорит мало, но его предложения всегда уместны и разумны. Его лояльность Ксану не вызывает сомнений. Во время заседаний Совета он постоянно что-то рассеянно чертит. Такое бессмысленное рисование, как я всегда считал, признак легкого стресса, стремление занять руки, удачный прием, чтобы избежать встречи взглядом с другими. Эта его манера была в своем роде уникальной. Он таким образом создавал впечатление, что ему жалко терять время, а сам слушал вполуха и чертил на бумаге боевые порядки, планы маневров, тщательно вырисовывал солдатиков, обычно в форме времен наполеоновских войн. Как правило, уходя, он оставлял бумаги на столе, и я поражался точности и мастерству этих рисунков. Пожалуй, Мартин мне даже нравился — неизменно учтивый, он никогда не выказывал возмущения по поводу моего присутствия, которое я, болезненно к этому чувствительный, замечал, как мне казалось, во всех остальных. Но мне также всегда казалось, что я не понимаю его; не думаю, что и ему хоть раз пришло в голову попытаться понять меня. Правитель хотел, чтобы я присутствовал на заседаниях Совета, и для Мартина этого было достаточно. Он немного выше среднего роста, со светлыми волнистыми волосами и тонким красивым лицом, которое очень напоминало мне фотографию кинозвезды 1930-х Лесли Говарда. Сходство это, однажды замеченное, все усиливалось, и мне стало казаться, что Мартин обладает восприимчивостью и драматической глубиной, качествами, абсолютно чуждыми его прагматичной натуре.