Я никогда не чувствовал себя свободно в присутствии Фелиции Рэнкин. Если уж Ксану понадобился коллега, молодая женщина и знаменитый юрист в одном лице, у него была возможность выбрать из более приятных людей. Я так и не понял, почему он предпочел Фелицию. У нее удивительно странная внешность. Ее показывают по телевидению и фотографируют только в профиль, и, когда видишь ее снимки, создается впечатление спокойной миловидности: классические черты лица, высокие дуги бровей, белокурые волосы, зачесанные назад и собранные на затылке. Если же смотреть анфас, симметрия пропадает. Похоже, что ее голову слепили из двух разных половинок, каждая из которых по-своему привлекательна, однако, соединенные вместе, они оказываются в несоответствии, близком к уродству. Правый глаз больше левого, лоб над ним слегка выпуклый, правое ухо больше левого. И все же глаза замечательные, громадные, с прозрачной серой радужной оболочкой. Глядя на них в те минуты, когда ее лицо было спокойным, я размышлял, каково это — чувствовать, что тебя так эффектно и походя обманули, лишив красоты. Иногда на заседаниях Совета мне стоило большого труда отвести от нее глаза, и она вдруг поворачивала голову и, поймав мой вороватый взгляд, отвечала своим — смелым и презрительным. Интересно, как сильно моя болезненная одержимость ее внешностью подогревала нашу взаимную антипатию.
Харриет Марвуд, самая старшая из членов Совета, в свои шестьдесят восемь отвечает за науку, здравоохранение и развлечения, но ее основная функция стала для меня очевидной после первого же заседания, на котором я присутствовал, и она очевидна и для всей страны. Харриет — мудрая пожилая женщина, всеобщая бабушка. Она подбадривает, успокаивает, всегда рядом, утверждая свой стандарт поведения и принимая как должное, что внуки последуют ее примеру. Когда она появляется на экранах телевизоров, чтобы объяснить последние распоряжения, невозможно не поверить, что все делается во благо. Ей ничего бы не стоило сделать так, чтобы закон, требующий всеобщих самоубийств, показался в высшей степени разумным, я подозреваю, что полстраны немедленно бы ему подчинилось. Вот она, мудрость возраста, определенная, бескомпромиссная, заботливая. До года Омеги она возглавляла частную школу для девочек, и преподавание было ее страстью. Даже став директрисой, Харриет продолжала вести уроки в шестом классе. Ей хотелось учить только молодых. Она с презрением отнеслась к тому, что я пошел на компромисс, начав работать в системе образования для взрослых, по ложечке скармливая жвачку из популярного изложения истории и еще более популярного — литературы скучающим людям среднего возраста. Всю энергию и энтузиазм, которые она в молодости отдавала учительству, она теперь отдает Совету. Члены Совета — ее ученики, ее дети, а если трактовать расширительно, то ее ученики — вся страна. Подозреваю, что она полезна Ксану в таких областях, о которых я не догадываюсь. К тому же я считаю ее чрезвычайно опасной.