Мне страшно. Я знаю, чем кончаются такие толковища, а Иван Борисович все больше распаляется. Он уже кричит:
— Твой отец определил мою судьбу, а я — твою! Ты — почище меня! — И вдруг переходит на шепот: — Ты воровскую академию закончил! Отец после твоей смерти будет тобой гордиться, — иезуитски улыбается он.
Я держусь все время начеку. В миг, когда у Кречетова из рукава пальто выскакивает лезвие ножа, я молниеносно складываюсь и качусь с обрыва.
Я уже скачу по грязным льдинам, когда раздаются два выстрела подряд. Падая плашмя на лед, я выдергиваю из-за пояса свой браунинг системы Коровина. Иметь такой браунинг считается шиком. Я имею такой. Тщательно прицелившись в Ивана Борисовича, я стреляю и, вскочив, бегу, перепрыгивая со льдины на льдину. Берег уже совсем близко, но я оказываюсь в воде из-за неудачного прыжка. Браунинг, скользнув по льду, булькает в воду.
На противоположном берегу никого не видно. Обдирая пальцы в кровь, я пытаюсь вползти на льдину, но безуспешно. Меня тянут вниз зимнее пальто и сапоги. Сбросить их — нет сил. Я уже не чувствую своих пальцев. Застывает не только тело, застывают глаза, сам мозг. Все реальное исчезает — оба берега реки, деревья на них, грязные льдины, все делается прозрачным…
Вдруг появляется огромный огненный шар. Он вращается. Пламя, оставляемое им, свивается в бесконечную спираль. Приближаясь ко мне, шар становится все меньше и меньше и вдруг впивается мне в лоб между бровями. Я выливаюсь в пламя. Я во вселенной. Я сам — вселенная. Вращаясь, я раскидываю огонь, рассыпаю искры, и они свиваются за мной в бесконечную спираль. Я лечу все быстрее и быстрее. Все вокруг меня ускоряется и ускоряется, пока в конце концов не сливается в серое марево. Это длится очень долго, а может, и коротко…
Свет ослепляет меня. Я глубоко вздыхаю, прищуриваюсь и открываю глаза. Прямо надо мной склонилась веснушчатая рыжеволосая девушка.
— Неплохо! — произносит она, улыбаясь. Стоящий за ней высокий парень в телогрейке тоже улыбается и говорит быстро-быстро:
— Ты еще тот типчик! Как стрельнул по тем, что на кладбище, и в воду. Милиции, солдат набежало, что на том, что на этом берегу, а тебя и не заметили. И как ты подо льдинами до берега доплыл? Типчик ты! Мы когда тебя приметили, думали, мертвый, а когда посмотрели — живой. Пистолет твой искали, — не нашли.
— Не было пистолета. Мне пора. Спасибо, — говорю я. И вдруг ощущаю, что лежу под одеялом совершенно голый, а на голове у меня женский шерстяной платок.
— Ой, хлопчик! — волнуется рыжая. — Одежу твою я сушить у печки развесила. Мы тебя водкой растерли. А пистолета у тебя точно не было. Лежи, пока одежа высохнет.