— Он уже был мертв, когда я пришел.
Господи, даже ему эти слова казались ложью. «Я не брал последнего печенья, я не разбивал чашечку старинного фарфора, я не брал денег из твоего кошелька. Я не гей».
Все время ложь. Всю его жизнь. Пока он не приехал в Три Сосны. Одно мгновение, несколько великолепных дней, он жил настоящей жизнью. С Габри. В их маленькой, взятой в аренду загаженной комнате над магазином.
Но потом появился Отшельник. А с ним потянулся след лжи.
— Послушайте, это правда. Был субботний вечер, и в бистро яблоку негде было упасть. Долгий уик-энд на День труда — это всегда дурдом. К полуночи оставалось всего несколько засидевшихся клиентов. Пришел Старик Мюнден со стульями и столом. Когда он уехал, здесь уже никого не осталось и Хэвок заканчивал наводить порядок. И я решил заглянуть к Отшельнику.
— После полуночи? — спросил Гамаш.
— Я обычно и ходил к нему после полуночи. Чтобы никто не видел.
Старший инспектор медленно откинулся на спинку стула, дистанцируясь от Оливье. Это был красноречивый жест, говоривший, что Гамаш не доверяет ему. Оливье уставился на этого человека, которого считал своим другом, и почувствовал, как что-то сжимается в груди.
— И вы не боялись темноты?
Гамаш спросил это очень просто, и Оливье мгновенно осознал талант этого человека. Он обладал способностью заглядывать в души других людей, видеть, что происходит за их внешней оболочкой. И задавать вопросы обманчивой простоты.
— Если я чего и боюсь, то только не темноты, — сказал Оливье.
И он вспомнил то чувство свободы, которое охватывало его с наступлением темноты. В городских парках. В театре после выключения света, в спальне. Благодать, которая приходила с возможностью сбросить маску и быть самим собой. Под защитой темноты.
Его пугала не темнота, а то, что может выявить свет.
— Я знал дорогу, и занимала она минут двадцать.
— И что вы увидели, когда пришли?
— Все было как обычно. Свет в окне, фонарь на крыльце.
— Он ждал кого-то?
— Он ждал меня. Он всегда зажигал для меня фонарь. Я понял, что что-то случилось, лишь когда открыл дверь, вошел внутрь и увидел его. Я понял, что он мертв, но решил, что он просто упал — может быть, от удара или инфаркта — и ударился головой.
— Никакого оружия не было?
— Нет, ничего.
Гамаш снова подался вперед.
Неужели они начинали верить ему?
— Вы принесли ему еду?
Мысли Оливье метались как безумные. Он кивнул.
— Что вы ему принесли?
— Все как обычно. Сыр, молоко, масло. Немного хлеба. А вдобавок еще мед и чай.
— И что вы сделали с этим?
— С продуктами? Не знаю. Я был потрясен. Я не помню.