Им даже удалось занять сиденье на двоих.
— Ну, артист! — шутливо восхищалась Елена, устраиваясь. — Гипнотизер, да и только!
— Я вижу, всем не протиснуться, — отвечал, скромно потупив очи, Валерий. — Пришлось лицедействовать. Правда, я так и не понял, зачем мы забрались в этот автобус и куда едем. Вроде ты говорила, что нам предстоит плыть по реке.
— Предстоит. Но сперва надо добраться до пристани. Пешком далековато.
— Все понял.
— Такой понятливый.
— Сам собой восхищаюсь.
— И главное — скромный!
— О да! Этим я всегда отличался.
Елена засмеялась и прижалась к нему плечом.
— Валера.
— Что?
— Ты еще не забыл наше купе?
— Я забывчивый, но не до такой степени.
— А что мы там оставили, помнишь?
— Забыла что-то? — всерьез озаботился Валерий. — Задержи автобус, я сбегаю.
— Я же сказала — оставили, а не забыли.
— И что мы там оставили? — он смотрел на нее.
— Очень-очень счастливые часы, минуты.
Он покачал головой:
— А я так точно забыл.
— Что ты забыл? — на этот раз обеспокоилась она.
— Что ты у меня чокнутая. Каждый раз слушаю, развесив уши, думаю — всерьез.
— А разве я не всерьез? Валера, очень даже всерьез. Если ты этого не понимаешь, то мне тебя жаль.
— Отчего же? Понимаю. Но ты всегда находишь самое подходящее время поговорить о подобных вещах.
— Я боюсь, потому спешу сказать.
— Чего ты боишься?
— Иногда, когда у нас все особенно хорошо, мне кажется, что я могу растаять от счастья, как мороженое от тепла.
— Я тебе растаю! — шутливо пригрозил он.
В автобусе было тесно, народу набилось столько, что становилось боязно — вот-вот колеса лопнут и все четыре враз.
«Если заклинит двери, мы так и останемся в этой железной коробке, как кильки в консервной банке, — подумала Елена. — Терпеть не могу тесноты. А каково тем, кто стоит в проходе! Молодец все-таки Валера, а то я бы не выдержала. И вообще, он молодец. С ним спокойно».
Автобус шел по улицам Лабытнанги без остановок: все ехали до пристани.
Сидевший за Еленой и Валерием мужчина сказал соседу, что речной трамвай отходит через час. Но многие, видимо, этого не знали. Или в природе людей спешить в пути: опять устроили несусветную толчею.
После гнетущей тесноты и людского гомона поразительной показалась обская ширь, когда теплоходик, названный «речным трамваем», вырвался из протоки и закачался на волнах.
Противоположный высокий берег казался синим — так был далек. Огромное водное пространство жило своей, далекой от мелких людских забот жизнью. Равномерно вздымались волны, пенились и плескались. Теплоходик казался щепкой, досадной помехой для этих волн; он норовил проскочить мимо, выбирая путь между валами.