– Здесь? А. Ты хочешь еще?
– Ну да.
Она улыбнулась лучезарно.
– Понравилось? – спросила она.
– Очень, – признался он.
Он сунул руку в кошель и вытащил сразу три гривны. Она искренне, без излияний, его поблагодарила, спрятала куда-то деньги, и затем повторила все те же движения, что и в первый раз – встала сначала одним круглым нежным коленом, а потом другим, на ховлебенк, потерлась об Хелье мягкой теплой грудью и животом, будто ритуал какой-то рутинный выполняла, но Хелье был ужасно всем этим возбужден. На этот раз дело пошло лучше, не было спешки и преждевременности, и вскоре Лучинка начала слегка стонать. Притворяется, подумал Хелье. А может и нет. А какая разница?
Действительно, в случае Лучинки, разницы не было никакой. На большее рассчитывать не приходилось, а то, что происходило, было в самый-самый раз, и очень приятно, очень уютно, очень тепло. Хелье переполняла нежность. Он провел рукой по мягкой спине Лучинки, нащупал ленту, развязал ее, и в несколько движений расплел тяжелую соломенно-пепельную косу. Волосы у Лучинки были такие же мягкие и уютные, как ее тело. Хелье гладил их, восхищаясь, и ужасно хотел Лучинку поцеловать. И поцеловал, притянув к себе, заставив ее чуть согнуться. Губы у нее были мягкие, а язык прохладный. Она совершенно не была похожа на Марию, с чего он взял! А даже если и была похожа, то представлять себе сейчас Марию, как он рассчитывал изначально, было бы глупо – у Лучинки были свои немалые достоинства. Прижавшись губами к ее шее возле ключицы, Хелье снова пережил выброс семени. Он был почти удовлетворен. Он бы остался еще, или заплатил бы Лучинке за весь день, и они пошли бы куда-нибудь поесть, а потом сняли бы комнату в каком-нибудь кроге, но в заведении при торге ждал брат Артем, и ждал давно. Нельзя бросать попутчика. Хелье оделся, привязал сверд, натянул робу, и Лучинка тоже оделась.
– Выйди ты первый, – сказала она.
И тут она сама поцеловала его – в щеку. И он тоже ее поцеловал. В щеку.
И вышел.
Брат Артем был основательно пьян, приглашал Хелье выпить вместе с ним, клялся ему в симпатии и дружбе, и не желал никуда идти, но Хелье настоял. Ветер был вовсе не попутный, Хелье боялся один расправлять парус, взялся за весла, и пошел на север, стараясь держаться линии, где течение не такое сильное – как ему казалось. К концу путешествия мускулы будут огромные как у Дира, подумал он неодобрительно, а руки в мозолях. Брат Артем распевал какой-то греческий церковный гимн, привалившись к борту. Вскоре он уснул.
День был особый. Хелье только что исполнилось двадцать лет.