Он не понимал.
– Я вижу нас, – ответил он.
– Приглядись.
Он встретился с отражением ее глаз, его веки затрепетали, незримые пальцы вынырнули из тьмы и окутали его зрение, все потемнело. Но был еще звук. Его уши наполнились звуком пульса, но не его собственного. Он чувствовал, как пульс звенит во всех нервных окончаниях, и взглянул снова: он видел сквозь покровы теней, как солнце пробивается через облака, и знал, что стоит на пороге, что реальность – это зеркало, и сердце волка в нем, живое и бьющееся, вот, что его мать хотела, чтобы он увидел.
Это было его Убийство.
Роман поднял топор над головой и почувствовал затылком улыбку матери, и опустил топор прямо в нарисованное, но бьющееся сердце.
Разбившееся стекло привело Романа в чувство, он отшатнулся, задыхаясь и потея на морозном воздухе. Оливия вынула топор из расколотой деревянной рамы и, положив его обратно в кейс, вручила Роману.
– Постарайся не потерять его, – сказала Оливия, – он многое повидал.
Роман не знал, что сказать. У него не было слов для благодарности. Она приложила ладонь к его лицу и произнесла:
– Нам не нужны слова.
Закат в 16:55. Наверное, ты захочешь это знать.
* * *
16:12
Шассо очнулась и увидела ангельские крылья. Они были нарисованы на стене над ней, цвета ржавчины и предзнаменования, одновременно проклятие и благословение для глаз смотрящего. Она попыталась пошевелиться, но обнаружила, что запястья и ноги скованы ее собственными наручниками. Перекатилась на бок. Пол, на котором она лежала, был покрыт бумагой и осколками, несколькими ярдами дальше виднелась дверь, ведущая на основной этаж сталелитейного завода, часть котла Бессемера просматривалась над перилами лестницы. Она перекатилась на другой бок. Там, на полу, была другая пара крыльев, и еще больше таких же на потолке. Нехотя, она восхитилась увиденным: художественный дух в его чистейшем проявлении, не предназначенный для глаз живых. Но, что было более актуально для ее разведки – сам художник отсутствовал, оставил ее на какое-то время одну, а совсем близко было западное окно, улыбающееся осколками битых стекол, как сломанными зубами, через которые виднелось заходящее солнце, изумительно обрамленное верхушкой холма и полотном облаков, как выглядывающий Божий глаз, удивительный и неповторимый взгляд, как каждый закат в ее жизни. Итак, ей дан еще один дар, два краеугольных элемента сценария «убежать и скрыться»: время и возможность.
Она перекатилась на живот и подползла к стене. Вдруг ей пришло в голову, что она больше не ощущает запах мочи, которую использовала для маскировки следов, и теперь, что важнее, для своего предполагаемого бегства, значит, она была без сознания день или больше. Она была вымыта, ее одежда постирана. И она чувствовала между ног странное, но знакомое присутствие: продукт женской гигиены, слишком длинный и неподходящий для нее, не самая любимая марка. Значит, по меньшей мере, два дня, если это было правильное время ее цикла. Она не могла соединить свои последние воспоминания с нынешним положением, но теперь не важно как она попала сюда, важнее – как выбраться. С трудом она смогла встать на трясущиеся колени, подтянуться на подоконнике и перевести себя в стоячее положение. Начала поворачиваться, для устойчивости упершись локтем, затем поднесла пластиковые наручники к осколкам стекла и принялась совершать ими пилящие движения. Руки. Те скромные придатки без зубов и когтей, обеспечившие маловероятное доминирование обезьяноподобного