над другими хищниками. Она представляла руки, что вымыли ее, переодели и засунули в нее тампон, те, что она собирается вырвать из плечевых суставов и, прости Господи, прибить их к входной двери. Возьми же меч: его свет дает веру…
Внезапно наручники соскользнули, и ее руки повисли плетьми, стекло встретило плоть ее ладоней и треснуло, когда она упала на спину. Больно, но на боль нет времени; она вытянула руку, оценивая повреждения, и кровь бесстыдно закапала из-под кусочка стекла. Она зажала осколок между зубов и вытащила его, сжала покрепче и, поднеся к нему наручники, наконец-то разрезала их. Но победа была коротка: она чуть не проглотила стекло, когда услышала над головой шум поворачивающегося каменного колеса.
Шассо взглянула на Оливию, разглядывающую ее из дверного проема. На ней были солнцезащитные очки, в руках зажженная сигарета, и Шассо неожиданно засомневалась, стояла она тут или нет все это время, вдруг она просто проглядела ее, как радугу, видимую лишь под определенным углом.
Оливия ничего не сказала, просто наблюдала, и даже за очками Шассо знала куда направлен ее взгляд, словно прорисованный в воздухе пунктирной линией: она смотрела на ее рану. Как военнослужащая, Шассо думала, что знает каково это, но реальность оказалась совершенно другой: быть в чьих-то глазах… мясом. Шассо засунула раненую руку под футболку, подальше от ее глаз. Она перевела взгляд с Оливии вверх на крылья, – какое разочарование: не предназначенные для глаз живых, но готовые для ее собственного черного театра декорации. Чертова актриса.
Шассо боролась за воздух, пытаясь вдыхать и выдыхать. Конечно, она представляла свои пытки; это было частью ее тренировки. Но даже, когда она спала с любовником, то никогда не могла лежать лицом к лицу: ее собственные вдох-выдох практически смешивались с вдохами и выдохами другого, она была полностью убеждена, что дышит чистым углекислым газом. Она никогда не думала, что будет чувствовать себя так, все это было чем-то неправильным.
Кровь из руки Шассо проступила пятном на футболке. Она чувствовала взгляд Оливии, он никуда не исчезал. Шассо закрыла глаза.
– Хммм, – произнесла Оливия. Это напомнило ей светлые воспоминания. – Когда я была маленькой девочкой, я играла в одну игру со своими кузенами, вот кто были истинными воплощениями зла. Игра называлась «Волки в лесу», и играла, наверное, не совсем походящее определение, так как мое согласие было частью представления. Как бы там ни было, после восхода луны они вытаскивали меня в лес, в заколдованное в полном смысле этого слова место, наполненное загадками и безымянными опасностями, таящимися во тьме: нам пришлось бы не сладко, поймай нас там. Они клали меня на постель из мха, – я до сих пор могу ощутить его на своей шее – и я должна была лежать неподвижно с закрытыми глазами, пока они на цыпочках кружили вокруг деревьев, гортанно рыча и предупреждая меня, что волки вышли поохотиться на маленьких девочек, и малейшее движение с моей стороны выдаст меня, и я буду сожрана в один миг. Конечно, я была в ужасе за свою жизнь и здоровье, и делала все возможное, чтобы избежать ужасной судьбы, но чем сильнее я концентрировалась, чтобы не выдать себя, тем сложнее было удержаться от улыбки. Провал! Раздавался громкий клич, –