«Нет», – передумала Елена Андревна, – «пожалуй, для Катерины Иванны это будет чересчур конфузно – она ведь не знакома с православными обычаями. Я лучше ей позвоню, вкратце суть опишу и, прощения испрошу, если она на то будет настроена.»
И Елена Андревна вздохнула, сокрушаясь о том, что люди живут в одном государстве – номинально православном, в одном городе, да что там – в одном дворе! – а словно в разных странах: то, что для церковного человека естественно, людям внешним – совершенно непонятно.
Дорогою домой Елена Андревна вспомнила ещё многих и многих на кого она неприветливо смотрела, о ком неуважительно думала и у кого, следовательно, нужно попросить прощения. Список становился довольно внушительным. Она остановилась на кандидатуре самого близкого человека – Петра Иваныча.
«– Ну, чего я буду у Петра Иваныча прощения просить? Я и так для него всё делаю: обеды-ужины вовремя – вкусные, сытные. Всегда он обстиран, обглажен. В квартире – чистота. На журнальном столике – газеты его любимые», – рассуждала Елена Андревна, как ей казалось, здраво. «Все его привычки и прихоти всегда соблюдаются, да что там – свято чтутся: «Еленочка, не клади мои носки рядом с носовыми платками.» «– Да что ты, Петя! Они ж все выстираны, чистые!» «-Еленочка, есть вещи, которые объяснить трудно, но соблюдать надо. Платки – пожалуйста, туда, где моё нижнее бельё, а носки – где-нибудь отдельно», – вспомнила она один из многочисленных случаев, не замечая, что мысленно передразнивает любимого супруга. В её головке Пётр Иваныч сказал последнюю фразу нарочито гнусавым голосом с мимикой слонёнка из старого мультфильма про Мартышку, Попугая, Удава и прочую африканскую живность в советской интерпретации. Пётр Иваныч, надо заметить, был весьма ааккуратен, скорее, даже педантичен и не мог терпеть всякого неряшества, особливо в мелочах: газеты – стройной стопочкой, очки – в футлярчике, зубы – ну да, в чашке с чистой водой, под крышечкой. Елене Андревне, с темпераментом более широким и шумным, пришлось долго с этим смиряться и за 30 лет совместной жизни она почти к этому привыкла. «Даже сориночки нигде лишней не оставляю, лишь бы он не гундел или лекцию не начинал со своими философскими выкладками насчёт ведения домашнего хозяйства», – добавляет она про себя возмущённо. – «И где мне ещё прощения просить – скорее, это он у меня должен, за все годы терпения»… «счастливого брака» – добавил бы любой из их знакомых, но расшалившаяся мысль Елены Андревны на данном уровне медитации посторонних доводов не воспринимала. «А вот остальным – перед кем я действительно виновата – всенепременно позвоню!»