В таком приподнятом настроении, едва кивнув в прихожей мужу, обрадовавшемуся её приходу, Елена Андревна развернула записную телефонную книжечку и, как перед Новым Годом, весьма крепко засела возле телефона с поднятой трубкой, набирая ловкими пальчиками знакомые номера, забыв о любимых сериалах, ужине… иногда и поводе, зачем позвонила.
Пётр Иваныч несколько обеспокоенно смотрел на часы, на которых короткая стрелка неумолимо подползала к циферке 7 – обычному времени ужина, и желудок, выдрессированный многолетней привычкой, начинал тихонечко урчать, а Елена Андревна всё говорила, говорила и говорила по телефону с невидимыми и, с ежеминутной прогрессией, ненавидимыми Петром Иванычем собеседниками. Как Шерлок Холмс, Пётр Иваныч читал газету, но всё слышал. Его ухо, слегка выдвинутое из-за газетного листа, уловило непривычные слова о прощении – их Елена Андревна адресовала каждому, кого достиг её звонок, даже своему троюродному брату-мусульманину, перенёсшему в детстве обрезание, а потому с терпеливым удивлением относившемуся к разнообразию мировых религиозных традиций. «У него-то за что?!» – поразился Пётр Иваныч. Он был слегка потрясён тем, что его супруга оказалась в чём-то виновата перед таким большим количеством людей.
Наконец, словив паузу, когда жена умилённо тихонечко вздохнула после разговора с Катериной Ивановной, Пётр Иваныч нерешительно заикнулся: «Еленочка, а ужинать скоро будем?» Елена Андревна вздохнула теперь уже глубоко, и как показалось супругу, несколько обречённо, тяжело поднялась с кресла и молча отправилась на кухню. Тут Пётр Иваныч почувствовал себя виноватым. «Да в чём же?» – удивился он сам себе, – «в том, что есть хочу?»
«Ах!» – с лёгким негодованием думала Елена Андревна, повязывая фартук на талии, – «все 30 лет – одно и тоже: кушать, кушать, кушать, обеды-ужины, газеты, новости, прогулки эти убогие по вечерам – будто в жизни больше ничего нет!» Она пыталась вернуть умилительно-возвышенное настроение церковной службы, но оно безвозвратно улетучилось.
За ужином, смакуя поджаристую куриную ножку, Пётр Иваныч, мечтательно поднял глаза к потолку и попросил у скорбно молчавшей Елены Андревны:
– А что, Еленочка, давно ты не готовила макароны по-флотски – у тебя так славно получается. Может, завтра…
– Петя! – бросила со звоном вилку об край тарелки супруга. – Ну, неужели, неужели ты ни капельки ничего не чувствуешь! Ничего не понимаешь!
Пётр Иваныч снова ощутил невероятное чувство вины неизвестно за что и ждал от супруги разъяснений.
– Ну, допустим, не интересует тебя это, но ведь с телевизора все говорят, в газетах твоих вот пишут!