– Ну, завтра и будет завтра, – с наигранной беспечностью сказала Джанбал. – Ничего тут не изменить. Да, послушай… – Она вдруг вспомнила, о чем хотела спросить ранее. – Вот ты все время говоришь «мы», «у нас»… Это кто?
– Это – мы, – твердо ответил Ламии. – Вся наша семья. Твоя семья, если ты не забыла. И я с Беком тоже, раз уж мы здесь.
– Значит, все это… – Девушка обвела рукой невидимые во тьме постройки хуторка, пристань в бухте, два небольших кайыка возле нее и где-то там, за пределами бухты, шаик.
– Наша собственность, – кивнул Ламии. – То есть и твоя. Хочешь, кешк это назови, хочешь – конак. А хочешь – йалы или сахильханэ[18]. Только не сарай. Хотя у нас тут все, в общем, как в караван-сарае и устроено… пускай не для караванов: наши верблюды по морю ходят. Что я смешного сказал?
– Ничего. – Бал, закусив губу, сумела прогнать с лица улыбку. Слишком недавно ей пришлось разговаривать по-роксолански, чтобы забыть: в этом языке сарай – не дворец, а… совсем другое строение. – Значит, верно говорят: «Сарай – для султана, конак – для эфенди, мечеть – для муллы, а шалаш – для бродяги».
Тут она снова фыркнула от смеха, но Ламии понял это по-своему.
– Ну да. Даже если тебе довелось бродяжничать, все равно ты из семьи эфенди, благородной и уважаемой. Так было в Амасье, так есть сейчас. И семье дóлжно приложить все усилия, чтобы спасти тебя вместе с твоей… подругой. Как же иначе?
– От лодочной артели, мельниц и пахотных земель еще что-то осталось? – тихо спросила девушка. – Или уже все на наши поиски растратили? Наверное, мамины драгоценности тоже в ход пошли, да?
– Надо было бы, потратили бы. – Ламии внимательно посмотрел на нее. – И это, и, даже прежде, золотые дукаты, что хранились вместе с драгоценностями… Ты, вижу, о них забыла. А вдобавок то золото, которое твой отец саблей заработал… и продолжает зарабатывать, кстати. Сперва думали, что потребуется, готовы к этому были. Но внезапно оказалось, что тот род занятий, который один только и помогал нам вас искать, он… вдруг начал вместо затрат приносить доход. Большой.
– То есть вы… – недоверчиво произнесла Бал.
– Понятно, – тяжело уронил Бек.
– Что тебе понятно? – Айше хотелось, чтобы это прозвучало твердо, даже с вызовом, но оказалось, что голос ее по-прежнему дрожит.
– Что завтра я оставлю тебя и сестру здесь. А когда вернусь, не буду уверен, что застану вас здесь же.
Девушка, потупив взор, мяла в руках край язма, узорчатой белой шали, так что, как говорится в пословице, «будь то камень – раскрошился бы, будь то сталь – согнулась бы». Но шелку, сколь он ни тонок, такое не грозит.