— Понимаешь, — объяснял Питти, — они его отрицают, как вредное явление.
— Не любят, значит. А зачем носят? Если я, например, крыжовник не люблю, мне что его — в уши запихивать?
Питти вздохнул.
— Знаешь, ты только у них об этом не спрашивай. Не поймут. А у меня другой армии нет. Вон, ты лучше у Виндибура поинтересуйся — он все знает.
Но Эрл только рукой махнул:
— А леший с ними. Давай-ка лучше еще по одной!
Тут Пит вспомнил:
— Да у меня же в трюме горховский шпион сидит, из зеленобородых! А я туда велел морков посадить… Ай-яй-яй!
Трех пещерных морков, в том числе и колченогого, хойбы отловили в орешнике. Перед атакой им поручили свернуть ханский шатер. «Колодообразные» так и копались, не обращая внимания на битву. Мозгов у них почти не было, зато рвения — хоть отбавляй.
Эрл и Пит поспешили оставить дружеский стол на берегу. Сказавшись «по делу», пограничник и невысоклик отправились на борт «Чертополоха».
В трюме слышалась возня и сдавленные крики.
— Скорей! — Репейник протянул Эрлу один из факелов. — Вниз!
Пограничник выхватил меч.
Пещерные морки явно собирались отобедать. «Обед» сидел верхом на перегородке, лягая тянущиеся к нему лапы, сипя утраченным от ужаса голосом. Подпрыгнуть моркам мешали цепь и кандалы на ногах. Два «пенька» пытались Малину поймать, а третий, колченогий, с упоением жевал сорванную с хойба сандалию.
— Прочь пошли, живоглоты! — заорал на них Пит, тыкая одного факелом в рыло.
Морки было зарычали, но увидев пограничника, забились в угол.
— У, пещерные обрубки! — показал им кулак Эрл. — Это моя еда!
Услышав такое, Малина, первый раз видевший человека, рухнул вниз без чувств.
Волоча зеленобородого наверх, Репейник расстроенно сплюнул:
— Ну вот, теперь придется его в море окунать.
Возня на палубе сразу привлекла внимание пирующих.
Зеленобородые сбежались сразу же, как только пронесся слух о бывшем вожде.
— Отдайте его нам! — кричали они. — Мы сделаем его студнем и натравим птиц!
Услышав такое, капитан «Чертополоха» испытал приступ тошноты. Сердце Пита вдруг пронзила жалость. Вспомнив, как его самого клевали сороки, он решительно тряхнул головой:
— Нет. Все будет иначе. Мы устроим ему очную ставку с его дружком Мазлусом, а потом будем судить обоих принародно. А вот тогда — слово за вами, потому что вы и есть народ.
Репейник совсем не собирался говорить того, что сказал. Но более лихо из ситуации не вывернулся бы никто.
— Слава нашему мудрому адмиралу! — закричали «морские псы», вызывая у Пины удушающий приступ ревности, а у Олли двойственное чувство. С одной стороны, такое отношение к его другу только радовало, а с другой, слишком честолюбивые устремления Пита настораживали.