– И никто не заявлял?
– А кому заявлять? Бобылём живёт, правда, говорят, со своей работницей живёт, так вот она мне и жаловалась, что как уехал Дорофей Дормидонтыч. Так носа и не кажет.
– Кто ж сейчас там за старшего?
– Так она, Мария.
– Живёт где она?
– При трактире.
– Понятно.
– Семён Иволгин что говорит?
– Тот только плечами пожимает.
– Сам что думаешь?
– Не знаю, – Синицын не выразил на лице никаких чувств, – дело мужицкое.
– Раньше он исчезал таким макаром?
– Не замечал.
– Вот что, Василий, – штабс—капитан прекратил стучать по столу, – придётся тебе проехать в прозекторскую Александровской больницы, что на Фонтанке, и там взглянуть на одного человека.
– Неужто, – и Синицын умолк.
– Не исключено.
Околоточный покачал головой.
– Хороший был человек.
– Не хорони, пока не распознаешь.
– То—то и оно.
С помощником пристава встречаться не хотелось, но пришлось проявить учтивость и откланяться. Никогда не знаешь, когда следующим разом придётся посетить 1 участок Петербургской части. Может, коллежский регистратор, не сподобившийся стать гвардейским, ну, на крайний случай, армейским офицером, затаит обиду. А такое хуже всего, в глаза будет улыбаться, клясться, что все исполнит, а за спиною позабудет или козни начнёт творить.
Трактир, в отличие от близ лежащих домов, выглядел чужеродным: недавно крашенный с крышею, покрытою железными листами, не иначе детская новая игрушка. Над входом сияла вывеска, выведенная каллиграфическими буквами «Ямбургъ», видимо, заказанная у хорошего художника или имеющего стол в трактире.
Штабс—капитан и его молодой спутник постояли некоторое время на улице перед входом, люди, спешащие по делам, не отказывали себе в удовольствии зайти в заведение.
– Верно, хозяин поставил на широкую ногу и кормит, наверное, отменно, что заходят и заходят, – подметил Жуков.
– Тогда зачем искать покупателя и продавать столь прибыльное заведение? – удивился Орлов.
– Чужая душа – потёмки.
– Верно, подметил. Я вот не знаю порой, что от тебя ожидать, не то, что от едва знакомого человека.
– Ну, вы сказали, – насупился Миша, хотя обида была показная. Невозможно сердиться на Василия Михайловича, он хоть порой и несправедлив, слова говорит неприятные. Но это только на первый взгляд. Далее оказываются правильными и совсем не с подковыркой сказанные, а чтобы упредить некоторые вбаламушные поступки младшего помощника начальника сыскного отделения. – Может, не все чисто с эти трактиром?
– Возможно, – произнёс Орлов и направился в трактир.
Три ступеньки крыльца были посыпаны песком, чтобы посетитель не поскользнулся, перильца вели верх, чтобы легче сытому было спускаться. Над самим крыльцом навес, поддерживаемый двумя резными столбами.