— Что случилось?
— Джулиана. Я совсем забыла, что пригласила ее на чай. Подавив вздох облегчения, Рахель обернулась и посмотрела на девушку, которая накладывала себе бисквитное печенье и махала рукой матери. Светлые волосы, спадающие на расстегнутое черное кашемировое пальто, сияющие темно-зеленые глаза, веселая улыбка. Пленительное слияние силы и хрупкости угадывалось в Джулиане Фолл. Жизнелюбие так и бьет из нее тугой струей, как выразился бы Абрахам.
— Так это и есть твоя Джулиана? Поздравляю, Катарина, она просто красавица.
— Знаю. Иногда сама удивляюсь, как это у меня получился такой ребенок. С детства она без ума от музыки. Я не могу понять. Мы с Адрианом не увлекались музыкой, но для нее не существовало ничего другого. Ты когда-нибудь слышала ее игру?
— На концертах нет. Но я много раз слышала ее по радио. А завтра в Линкольн-центре будет сенатор Райдер. Он предлагает нам встретиться после концерта. Что ты на это скажешь, Катарина?
Катарина побледнела.
— Рахель, она ведь ничего не знает. То есть Джулиана. Я никогда не рассказывала ей.
— Про Амстердам? Ничего?
— Я не могла. Даже Адриан… — Катарина на секунду прикрыла глаза. Рахель наблюдала, как она пытается справиться с собой, чтобы предстать перед дочерью по-прежнему уверенной и спокойной.
— Никто из них не знает о случившемся со мной. Я понимаю, что излишне оберегаю своих близких, но мне не хотелось, чтобы это их коснулось. Я просто не могу говорить об Амстердаме.
— Это твое право, — осторожно заметила Рахель. Она не вышла замуж и была избавлена от необходимости принимать подобные решения. — Я все понимаю.
— Ты не станешь втягивать ее в это?
Рахель ободряюще улыбнулась, и хотя она не вполне понимала и одобряла подругу, но старалась успокоить ее.
— Разумеется, нет. Нет нужды вовлекать ее в наши дела.
Зиглер разыскал Мэтью Старка в кафетерии «Газетт», где тот яростно спорил с двумя спортивными репортерами по поводу вторых защитников. В свои тридцать девять лет Старк был смуглым, крепким и плотным. Его лицо можно было бы назвать красивым, если бы не шрамы, оставленные осколками разорвавшегося снаряда. Его темно-карие, глубоко посаженные глаза часто принимали за черные. Он был в джинсах, клетчатой хлопчатобумажной рубашке и в массивных армейских ботинках.
— Извините, что беспокою вас, — сказал Аарон, — но там у Фелди вас спрашивает какой-то мужчина. Он похож на персонажа фильмов ужасов. Назвал себя Пронырой.
— Проныра? Черт возьми, я думал, он уже помер.
Старк не спеша допил кофе и направился к дверям вместе с Аароном. Мэтью знал, что этот кучерявый мальчишка, носивший строгие костюмы, похожие на мокасины кожаные туфли с кисточками и ни черта не смысливший в бейсболе, благоговеет перед ним, но ему было плевать на это.