— Ладно, располагайся вот там, в уголке.
И Валя стала у него жить. Особо он с ней не разговаривал поначалу, но постепенно узнал, что Валентина, хоть и пьющий, но вполне хороший человек. Душа у нее хорошая.
Она оказалась коренной ленинградкой из интеллигентной семьи, сохранившей манеры этой семьи. Она говорила примерно так:
— Васечка, я нашла вам рюмочку. Извольте выпить ее с дамой приятной наружности. Дама будет вам весьма благодарна.
Это не было кривлянием — она так говорила, эта старая питерка.
Валентина работала раньше медсестрой, потом у нее умерли родители, затем она продала за бесценок квартиру и спилась. Потеряла все.
И Василий ее зауважал, эту бомжиху. Он сводил ее в баню, купил недорогую, но справную одежду. Правда, она ее быстро запачкала в каких-то подворотнях и запачкалась сама.
Однажды она привела компанию бомжей, очень попросила их не выгонять, и Василий их не выгнал.
Они долго пили, и Василий пил вместе с ними, шумели, пели нескладные, но хорошие песни.
Соседи нажаловались на шумную компанию, и приехали сотрудники ЖЭКа.
Василия выгнали с работы.
Валя приютила Василия, и он с ней и еще с несколькими такими же клошарами жил на чердаке дома, готовящегося под снос.
Ел какую-то дрянь, пил какую-то отраву.
Василий погибал и понимал это в минуты протрезвления, но знал, что идти ему больше некуда, — и все начиналось вновь.
В сбившейся кучке бомжей Василий был за старшего, потому что умел драться. Когда их чердак пытались занять другие бродячие ватаги, Василий выходил вперед и лупил всех подряд.
Бил Василий и своих, если кто-то был пойман на воровстве или крысятничестве. Его уважали.
Как-то раз пьяная ватага устроила на чердаке пожар, еле удалось его потушить. Но примчались пожарники, которые и вызвали милицию.
Василий, крепко выпивший, пытался защитить от милиции своих. Но его так избили, что он потерял сознание.
Очнулся в милицейском «зверюшнике», стал кричать, биться о стены и о решетку. Его еще раз отколотили резиновыми палками, и он опять потерял сознание.
Утром его не могли привести в чувство. Он хрипел, и изо рта шла пена.
Василия отвезли в больницу.
Он лежал на спине голый, лицо и тело его были синими, в темно-бордовых кровоподтеках и открытых ранах. И пожилая медсестра, размазывая по телу йод и накладывая пластыри, охала и сокрушалась:
— Надо же, матушки мои родненькие, такой статный мужчина, а бомж поганый. С милицией учудил драться, нате вам! Вот поганец!
Василий не приходил в себя почти двое суток. Когда открыл глаза и увидел белые стены, подумал, что он в морге. Тела своего он не чувствовал.