, у него уже и слюни побежали, но было жалко терять еще одну стрелу.
* * *
Он спал почти до обеда. Ночью мешали обезьяны, выли, ревели, смеялись, и он часто вздрагивал и просыпался. А как взошло солнце, уснул уже по‑настоящему. И даже проснувшись так поздно, он не торопился, чего‑то выжидал, на что‑то еще надеялся, на какое‑то фантастическое чудо, будто вдруг в небе появится вертолет, сбросит ему веревочный трап и он подымется в кабину к летчику и тот доставит его, как же, лорда Ричардсона, важную персону, чуть ли не в саму Америку, чуть ли не в его дворец на Лонг‑Айленде. Но не было ни вертолета, ни какого‑нибудь другого постороннего летающего предмета, кроме этого, уже зависшего над ним, надоедливого телерса.
Ему никак не хотелось идти туда, в лес, идти под деревья, в ту угрожающую сумеречную область, наполненную шипением, свистом, какими‑то гудками, уханьем.
Телезрители опять схватились за животы и опять помирали со смеху. И было с чего помереть. Магистр паук, потомственный лорд Ричардсон, — на его фраке и галстуке лучше не останавливаться — оглядываясь назад, крутя головой во все стороны, выставив перед собой лук со стрелой с натянутой тетивой, начал углубляться в джунгли. Он продвигался вперед маленькими шажками, поминутно вздрагивая и шарахаясь в стороны. И, как засвидетельствовал пробравшийся под высокие деревья телерс, ему, Дику Ричардсону, было от чего вздрагивать. Какие‑то чудовищные твари сидели на деревьях, какие‑то хищники выглядывали из‑за кустов, раздавались то справа, то слева какие‑то скрипы, и он резко оборачивался то в одну, то в другую сторону, целясь в кого‑то из лука.
В этот день он прошел не более десяти километров, но так устал, что вечером не стал готовить и ужин, свалившись тут же у костра. И утром он сообразил, что нечего смешить публику, что нужно взять себя в руки, нужно что‑то придумать.
И он припомнил, как ходят в лесу те же индейцы. Они идут не спеша, не крутят по сторонам головой, а смотрят либо в землю перед собой, либо куда‑то вперед. И ходят так они не потому, что им не дорога их первобытная шкура, их жизнь. Просто все они знают, что в джунглях животные селятся по вертикали, разные животные сидят на разном уровне от земли. Не может же, к примеру, слон сидеть на самой верхушке тоненькой ветки. Это уже попытался сыронизировать над своим страхом Дик Ричардсон. Что главное в джунглях, — как считают индейцы, — так это движение! Присутствие зверя выдает только его движение! И если животное стоит на месте, то заметить его просто невозможно! Но и нечего его замечать. Значит, оно‑то и не угрожает тебе ничем. Окраска их шкуры так сливается с растительностью, что отличить их бывает порой весьма трудно. Я это знаю, и я должен заставить себя идти так, как ходят индейцы!