Ты Фессалийских брегов обратной коснулся ладьею,
Слышно, овцы золотой обогащенный руном.
Сколько позволишь, твое я славлю спасенье: но только
Сам бы ты должен письмом в этом уверить меня.
Царство мое миновать тебя, вопреки обещанью,
Ветры помимо твоей воли заставить могли.
Но письмо отослать и с ветром можно враждебным,
Я же достойна была друга поклон получить.
О, для чего же молва к нам раньше письма долетает,
Как под наклонным ярмом Марса ступали быки,
Как ты бросал семена, и нива бойцов возрастала,
И не нуждалась в твоей, чтобы погибнуть, руке;
Как неусыпный дракон охранял руно дорогое,
Но золотистую шерсть мощной сорвал ты рукой.
Если б о том я могла сказать недоверчивым: это
Сам мне Язон написал, – как бы гордилася я!
Что ж горевать, что вдали любовь охладела супруга?
Если твоей остаюсь, слишком уступчива я.
Варварка,
[74] мне говорят, колдунья явилась с тобою,
И на обещанном мне ложе тобой принята.
Верится сердцу легко! О, если бы в дерзком безумьи,
Лживою мужа виной оклеветала бы я!
Гость Фессалийский ко мне недавно с брегов Гэмонийских
Прибыл и только на мой стал он ногою порог:
«Что Эзонид мой?» – его спросила я; тот же стыдливо
Стал и потупил свои робкие взоры к земле.
Быстро вскочила я тут и, с груди сорвавши тунику,
«Жив ли» – воскликнула – «он? Или ж и мне умирать?»
«Жив» – отвечал; но его понуждала я робкого к клятве,
Бог лишь свидетель меня в жизни твоей убедил.
(Только пришла я в себя, о твоих расспросила деяньях,
Как медноногих быков Марса ты к пашне водил,
Как семенами кидал ты зубы змеиные в землю,
И нежданно от них бранный рождался отряд,
Как земнородный народ в сражении пал обоюдном,
Целую жизнь пережив в этот единственный день,
Как укрощен был дракон. И вновь повторяла я, жив ли,
Жив ли Язон мой, и страх в сердце надежду сменял).
Лился подробный рассказ, но в быстром течении речи